подобного бунта: судья, прокурор и народные заседатели будут шокированы услышанным. Вида не подаст только девушка стенографистка – ей главное записать все, не упустить ни одного слова. По окончании моей речи встанет судья и заявит нечто вроде: "В силу вновь выявленных обстоятельств дело возвращается на пересмотр". Меня вернут в знакомую тюремную камеру.
Через неделю-две откроется "кормушка" и надзиратель строго спросит:
– Кто на Г?..
– Горбатюк – буду вынужден ответить я.
– С вещами на выход!
Коридоры тюрьмы, тюремный двор, "воронок", вокзал, "столыпинский вагон", пересылки и конечный пункт назначения – Москва. А там институт психиатрической экспертизы имени Сербского, в котором завербованные КГБ врачи поставят привычный для инакомыслящих диагноз: "шизофрения". Поместят в камеру, к действительно психически больным и станут жестоко издеваться, и "лечить" препаратами, которые убивают волю, разрушают мозг. В глазах стоял психически больной юноша, которого знал весь город – он зимой и летом ходил одинаково одет и был всем доволен, потому что всегда счастливо улыбался. (Кстати, его тоже Николаем звали.) Стать таким как он?..
Сработал инстинкт самосохранения, поэтому логично, я невинным ягненком прикинулся – говорил, что еще с детства мечтал стать военным, но судьба сложилась так, что в армию не взяли по состоянию здоровья. Люблю со школьной скамьи химию, вот и решил просто из любопытства изготовить взрывчатку. Когда "последнее слово" закончил, народные заседатели чуть не плакали – так растрогали их мои слова.
Приговор.
В полдень, после перерыва судья торжественно зачитал приговор: "Пять лет лагерей общего режима". Значит, народные заседатели тот запланированный приговор все-таки подписали.
Что ж, я их прекрасно понимал. После школы каждая из них училась в институте, потом работала. Впоследствии, чтобы выбиться в люди, вступила в компартию. Каждый же замечал: партийцы имеют значительные льготы, лучшие условия труда. Постепенно их жизнь как-то устроилось. Тут партия посылает вершить правосудие, в частности, осудить какого-то диссидента. Наверное, у каждой из них была такая логика: "Жаль невинного правдоискателя, но если не подпишу приговор я, то найдут другого человека и этого парня все равно осудят. Оно-то так, но мне достанется за непослушание всесильной партии – выразят недоверие и лишат всех партийных привилегий, льгот. Зачем мне лишние проблемы? Я же не хочу оказаться на социальном дне…".
Каждый палач примерно так оправдывается перед своей совестью: Если я откажусь, то зло все равно не прекратится – другого палача найдут, а моя семья будет голодать. У меня то хоть топор всегда острый, веревка намыленная и веду себя с жертвой я ласково, а другой палач издеваться будет…
При любой политической системе есть слепые сторонники, которые готовы приговорить к смерти каждого, кто выступает против существующей власти, тем более, если она провозглашает себя самой демократичной в мире.
А