Екатерина Поспелова

Как я выступала в опере


Скачать книгу

купить коньяку?

      – Здесь.

      – Да? Какое счастье! У вас тут есть коньяк?

      – Есть.

      – Разные сорта? – мечтал Биба.

      – Да.

      – Дайте мне, пожалуйста, самый дорогой и лучший! – юбилейным голосом попросил Биба.

      Тетка, не шевелясь, сунула бревно-руку куда-то вправо и вниз и выставила в оконце бутылку:

      – Бум!

      Бутылка была странная, цвет жидкости тоже.

      – Это самый лучший? – нерешительно спросил Биба.

      – Да.

      – Точно? Лучше нет? – еще надеялся Биба.

      – Нет.

      – Сколько с меня? – спросил колеблющийся Биба.

      – Сто.

      Биба расплатился, взял бутылку, пошел во тьму, но потом вдруг повернулся и взволнованно подошел опять к окошку.

      – Знаете, – сказал он, давая петуха, голосом, похожим на голос моей мамы, когда она «ругается», – я вам хочу сказать следующую вещь, ну, просто предупредить: если я сегодня, сейчас, эту бутылку выпью – и умру… я к вам потом долгие годы по ночам в страшных кошмарах приходить буду!

      – Заходите.

      Вера и Надежда

      Сегодня, в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи, поздравляю всех прекрасных моих подруг, которые носят эти чудесные имена.

      А также традиционно думаю в этот день про своих двух бабушек:

      Веру Александровну Поспелову (в девичестве Токареву) и Надежду Васильевну Реформатскую (в девичестве Вахмистрову).

      Обеих давно с нами нет.

      Обе они нас с братом любили и баловали.

      Обе были замужем за профессорами-филологами.

      Мамин отец А. А. Реформатский, лингвист, называл свата, литературоведа Г. Н. Поспелова, – «со- дед».

      Деды, несмотря на близость профессий и на то, что каждый написал по учебнику «Введений» – в языкознание и в литературоведение, – были очень разными людьми, и не могу сказать, что много общались. Тем более оба, ко времени рождения нас с братом, давно развелись с бабушками.

      Внуков-то любили и приносили всяческие подарки да деньги в конвертиках, но с нами никогда не жили.

      Дед Реформатский очень отличал моего брата по меломанской части, и при редких свиданиях они часами вдвоем распевали любимые куски из опер, причем так увлекались, что дед постоянно падал с шаткой трехногой табуретки, ударялся больно, но продолжал, как ни в чем не бывало.

      А дед Поспелов очень умилялся, когда я, девчулечка, пела под гитару песню «Стройная креолка цвета шоколада». Сразу обливался слезами и называл меня «птичка на ветвях моей души».

      Но оба были для нас с братом экзотическими блюдами, приходящими в гости знаменитыми дедами.

      А бабушки были наши близкие и родные.

      И, кроме мужей-филологов, тоже не были ничем похожи.

      Баб-Василь, мамина мама, была черноглазая и рано поседевшая красавица, охотница, когда-то много курила, водила один из первых в Москве автомобилей («глазастую» эмку), ходила, не пропуская, на все концерты Рихтера и не раз возила самого Рихтера и Н. Дорлиак на машине за город. Знала Гете наизусть по-немецки, пела порой неприличные песенки (что-то про «замочек маленький