Уж больно ласковым был Мишка на тех цветочных полянах. До тех пор был ласковым, что сердце у неё заходилось и голова кружилась. То ли от цветочного запаха, то ли от Мишки. И вскоре Полина обнаружила, что ждёт ребёнка. Мишке она сразу ничего не сказала, постеснялась. Да и планы Мишкины не хотела портить: он копил деньги на свадьбу, да на нужные в дому вещи. А что до разговоров деревенских, так и тьфу на них. То их с Мишкой ребёнок, и никто им не указ, когда рожать. На том и решила, что скажет ему месяца через два.
А через два месяца они с Мишкой разругались в пух и прах. Кто-то из деревенских баб растрепал по деревне, что по потёмкам видели Мишку во дворе у Любки – одиночки. Измученная тошнотой Полина не пустила Мишку на крыльцо и, указав ему на калитку, заявила:
– Закрой, и забудь, как она открывается.
Растерянный Мишка клялся и божился, что это грязный наговор, что он в тот день с батей до потёмок косил сено, а вечером натопили баню, помылись, и он с устатку завалился спать.
– Полин… Ну, спроси ты у бати. И зачем мне та Любка, если есть ты?
– Ещё разборок мне не хватало. Ты ещё скажи, чтобы я к Любке сбегала и у неё спросила.
– Да неправда это! Зачем ты вот так с плеча? – Мишка в сердцах расстегнул пуговицу на рубашке. – Полин… Нам же хорошо было. Не гони, я сдохну без тебя.
– Кобель. Не зря бабы говорили, чтобы не связывалась с тобой. Иди! К Любке!
– Мы же после бани ещё с дедом Семёном на улице посидели, покурили. Он подтвердит.
– Ну, да. А после деда Семёна к Любке ускакал, усталость смахнуть. Всё. Иди.
– Не веришь? Ну, ладно! – Мишка так хлестанул калиткой, что содрогнулся весь забор.
Полина опустилась на скамейку у стены дома и разревелась. Что теперь матери говорить? Что с ребёнком делать?
Вечерело. Над ней противно звенели комары, кусая за плечи, она отгоняла их рукой и не могла сдвинуться с места от навалившегося на неё безразличия. Рядом на скамейку присела мама, вернувшаяся с огорода.
– Разругались? – и не дождавшись ответа мать продолжила: – Сама знаешь, деревня. Наговорят такого, что сроду не было. А может и правду бабы говорили, может не надо было с ним связываться.
– Ладно, мам. Так уж получилось. Горбатого могила исправит.
– Чё брешешь-то? Дурная. Ты как хочешь, а я Мишке верю. Такие мужики набегаются вволю, а потом всю жизнь с жены пылинки сдуют.
– Вот и пусть с Любки сдувает. А я пока не запылилась.
Полина говорила с матерью, а сама думала о другом, о ребёнке. В голове её металась мысль об избавлении: уехать подальше, сделать, и вернуться домой свободной. И в то же время её точила нестерпимая жалость к этой зародившейся в ней жизни.
Только тайна её оказалась недолгой. После пары недель после той ругани, мать застала Полину за углом дома, где её выворачивало наизнанку от подступившей вновь тошноты.
– Ясно. Что же ты мне-то не сказала?