он сам лично не сказал о том?
– Побоялся, знать.
– Поди, приведи его ко мне.
Мужичок ушёл. Исправник обратился к приставу и начал читать ему нотацию за то, что он не исполнил его приказания, ушёл из овина и, благодаря только тому, Чуркин успел скрыться.
– Чем же я-то виноват?
– Тем, что, не во время оставили свою засаду и ушли в лес.
– Ушёл я потому только, что г-н Шварц и крестьянин Корякин сидеть в овине больше не пожелали и первыми вышли из него; один сторожить в овине я побоялся: неровен, думаю, час, заметят, ну, и шабаш, пришибут, и искать не с кого будет.
– Плохой же вы становой пристав, когда мужиков боитесь.
– Мужики ничего, а если бы Чуркин навернул: ся, что я мог с ним один поделать!
– Хорошо-с, я так в протокол ваше оправдание и запишу, пусть прочтёт губернатор.
– Как вам угодно: мне жизнь дороже, чем служба, это вы только одни бесстрашные.
Вошёл Фома Осипов, сосед Чуркина.
– Это ты видел, как Чуркин в окно выскочил? – спросил его исправник.
– Я, батюшка Семён Иваныч. Сижу это под окном, да гляжу, – домик-то мой напротив, – раз, слышу, окно вылетело, стекла так и задребезжали, а потом, смотрю, выскочил из него сам Василий Чуркин, в одной рубашке, босиком, и побежал через дорогу к моему овину, а оттуда махнул в лес и был таков. А потом уже и вы следом за ним на улицу пожаловали. Вот, думаю, немножко его не захватили.
– Кто ему сказал, что мы следим за ним?
– Мальчишка-караульный, который на вышке у его дома сидел; он как увидал, что вы из овина-то вышли, сейчас ему весть подал, а он, тово, в окно и выскочил. Теперь где его поймать? Небось, далеко укатил.
– Отчего же ты мне тогда не сказал?
– Как сказать? Опасно, узнают, ну, и, капут: доносчик, скажут, а за это, сами знаете, как он с нашим братом рассчитывается: или дом сожжёт, или самого убьёт, а не то лошадку уведёт, – пастухи-то все его приятели.
– Слышите, что говорит? – сказал Семён Иванович, становому приставу.
– Да-с, слышу.
– Теперь сознаёте, какую вы непростительную оплошность сотворили? Чуркин пробежал в лес мимо того самого овина, в котором вы находились.
– Извините, с кем грех, да беда не случаются, – проговорил пристав.
– Какие тут извинения! Под суд за это, вот что. Пусть сам губернатор видит, с какими чиновниками приходится мне служить, – горячился его высокородие, шагая взад и вперёд по комнате, заложив руки за спину.
Становой стушевался и стоял, упёршись одною рукой на стол, склонив голову. Долго Семён Иванович читал ему нотацию, но наконец успокоился, уселся за стол и сказал писарю:
– Садитесь и пишите.
– Что прикажете?
– «Приняв в соображение, что отец и мать Чуркина укрывают его, что также следует отнести и к жене его, живущей в одном с ними доме, я передаю обстоятельство это судебному следователю 1-го участка, для произведения предварительного следствия обоих поступков. Поступок же станового пристава 1-го стана, оставившего свой пост преждевременно, вследствие чего Чуркину дана была возможность убежать, так сказать, сквозь руки, имею честь