то время я вел группу по теме «Американское политическое мышление». Она посчитала, что такая формулировка соответствует ее интересам, и приняла мое предложение. В первый раз она предстала перед моими студентами в мае 1950 года.
Кроме того, я вел еще класс по истории политической теории, начиная от Платона[117]. Эта тема ее заинтересовала. Она начиналась с ранних философов – Платона, Аристотеля – и так далее вплоть до Маркса. Судя по тому, что я помню, она великолепно разбиралась в теориях Платона, Аристотеля и Сократа, a также в сократическом методе. На мой взгляд, она была превосходно образована в этой области.
Расскажите о том, как держалась Айн Рэнд перед студентами.
Я хотел создать ей приватную обстановку, и потому не стал приглашать никого, кроме самих студентов. Она прочитала им лекцию о собственной политической философии. Не могу сейчас воспроизвести то, что она говорила, однако студенты были увлечены ею, поскольку она подавала материал в очень интенсивной и увлекательной форме. После лекции студенты спросили, нельзя ли поближе познакомиться с ней, и она пригласила их к себе домой, хотя выдвинула одно ограничение: ей не хотелось видеть у себя дома ни одного коммуниста. Это был абсолютный запрет. По-моему, примерно дюжина студентов приняла это предложение. Мы с женой, а также кое-кто из студентов побывали у нее несколько раз, a потом она снова приехала к нам и прочла лекцию моей группе, занимающейся политической теорией.
Миссис Сандлер, сколько раз вы встречались с мисс Рэнд?
Джейн Сандлер: Кажется, три раза. Первый раз в ее доме, когда она пригласила нас к себе. Помню, вокруг дома все кричали какие-то птицы. Там было много павлинов, невероятных, странных. Такой дом, как у нее, еще нужно было поискать. Мебелью служили огромные-преогромные диваны, скорее тахты с множеством подушек. Такой вещи, как стулья, там не было предусмотрено. Приходилось садиться на них и подбирать под себя ноги. Студенты устраивались на полу, часто сидя по-турецки.
Она была очень обаятельным человеком. Очень теплым, очень гостеприимным, однако в ней все равно ощущался какой-то холодок. Дело было в ее личности. У нее был собственный ум, собственные мнения – и похоже было на то, что ее не интересовали глубокие дискуссии в отношении иных идей, кроме собственных; впрочем, студенты ее любили и охотно сидели у ее ног. Оживленные дискуссии с нею могли затянуться не на один час. Помнится, никто не хотел уходить. Это были замечательные вечера.
Эйк Сандлер: И тем не менее одновременно они представляли собой нечто вроде материала для идеологической обработки. Я прекрасно понимал, что ей нужны последователи. Она хотела, чтобы, расставшись с ней, они оставались верующими в ее философию до самого конца своей жизни. Она хотела дать им нечто незабываемое. Ей были нужны слушатели и последователи. С самого начала мне было понятно, что она стремится добиться признания своей философии. Не сомневаюсь в том, что более умной женщины мне не приходилось встречать за всю мою жизнь. Она была воплощенным разумом, но с крайним фанатизмом относилась к индивидуализму и своей философии. Еще она считала, что