хотели сказать разные вещи. Может быть, у них были и совершенно разные цели. То, что говоришь своим соотечественникам, это совсем не то, что скажешь незнакомцам, особенно тем, которые потенциально могут стать друзьями.
Конец части 1 начинается задолго до финальной ноты. Я не могу назвать ни одного развернутого джазового произведения, в котором окончание задумано в его сердцевине. Я не хочу сказать, что трио Ганелина приготовилось закончить раньше времени, ни в коем случае, но заключительные моменты неизбежно присутствуют уже в середине, поскольку то, что исходит от этих трех отчаянных музыкантов, – крайне экстремальная музыка. Уже совершенно ясно, что она не может продолжаться. В чем-то в Ленинграде приходится уступить.
На 12-й минуте слышны шарканье и шум. Как будто аккорд берут кулаками. Звенят тарелки, шипит листовой металл, металлом режут металл, свистят пули; сигналы, звуки гнутся в реальном времени. На 17-й минуте Чекасин обрушивается на каллиграфически отработанные звуки перкуссии. Он переключается на кларнет и снова возвращается к саксофонам. В этот момент трио стабильно, широко открыто, но все-таки компактно благодаря взаимопониманию. Триптих играет в своем ключе. Это синтез нового джаза в новом мире, признание того, что играли в Америке, Европе и, в случае трио Ганелина, в самом сердце Сибири. В течение двух минут Владимир Чекасин переходит на бас-кларнет, Слава Ганелин играет смычком на гитаре и подключает электронику. Перкуссии похожи на серебристую рябь.
На 26-й минуте Ганелин исполняет классическое соло на рояле, искристое, соблазнительное. Мог бы получиться приятный вечер. Но это только кажется. Трио Ганелина приехало издалека совсем не для того, чтобы ублажать соотечественников. Музыканты не презирают традицию, просто сегодня ее нет в меню. На 29-й минуте Чекасин врезается тенор-саксофоном. Это длится недолго, поначалу кажется, что он удалился. Но он возвращается и снова уходит. Слава Ганелин продолжает играть; слышны аккорды, мелодия, и вдруг Чекасин взрывается саксофоном, искажая звуки. Ему не остановиться. Как будто джинна поместили вовнутрь циркулирующего звука, который кружит, кружит и кружит. Кружащийся шум, нот не разобрать. И вдруг они проявляются, вращающиеся и кувыркающиеся в рычащей лавине грома. Музыканты не могут выбраться из этого круговорота. Взлет и падение, взлет и падение, чудо музыки, когда она переходит всякие границы и впадает в искусство неистовства. Финал неизбежен, всего 37 минут и шокирующее забвение. Конец приключения. Это Ленинград, и мы снова за железным занавесом. В Западном Берлине было по-другому. Здесь все игралось для удовольствия публики.
Начало, самое начало второй части такое же, как в первой. Трещотки, шелест, сотрясение воздуха; клавишные нащупывают ритм. По крайней мере тот момент, вхождение, они совершают вместе. Но он быстро заканчивается, потому что Владимир Чекасин не может ждать. Он уже играет партию, которую приготовил для Берлина. Это его собственный словарь, но музыканту нужно опробовать