Убей мужа! «Греховными пороки бывают не токмо в деяниях, но и в помыслах». Библия
верху, куда вела винтовая лестница, располагалась Церковная Школа Выходного дня, где батюшка Олег приучал малых деток быть смиренными.
Он усаживал всех за парты, раздавал бумагу, кисточки и краски для рисования и что-то им рассказывал о Божьей благодати. Там приобщались к вере в Бога и мы. Потом трапезничали просвирками с компотом из сухофруктов, потом спускались вниз в молельный зал, перегороженный строительными лесами, в котором было всего несколько икон, но этого было вполне достаточно для наших молитв. Уверовать в Бога получалось не у всех мам – детей атеизма. Но батюшка не был с нами строг, он позволял нам сидеть на скамеечке у входа в Храм в ожидании, пока наши дети усердно помолятся Богу, на самом деле мало, конечно, понимая, что происходит с ними, какое такое таинство? Марина Светлова, одна из мам, вообще не могла сосредоточиться: глядя на батюшку, проповедовавшего библейские истины нам, нашим детям и своему почтенному семейству, неизменно присутствовавшему здесь же в составе жены и детей, она рассеяно шептала мне на ухо:
– Интересно, какой батюшка в постели?
Что ж, дело интимное, но вполне житейское. Светлова – одна из «армии» Наташкиных подруг, будущая светская львица, отбившая ненароком мужа, будущего нефтяника, у приятельницы на дне рождения. Марина была чертовски хороша и с христианским смирением явно не сочеталась.
Потом после службы в приватной беседе мы засыпали батюшку вопросами. Меня, например, интересовали тогдашние разоблачения в прессе относительно списков агентов КГБ – служителей церкви под кличками «Аббат» или «Монах». Я спрашивала батюшку:
– Скажите, пожалуйста, отец Олег, а как вы объясняете такую эклектику – завербованный спецслужбами священнослужитель?
– Если бы мы на компромисс не шли с властью, у нас не было бы ни света, ни тепла, – терпеливо ответствовал мудрый батюшка.
Но я такой мудрой тогда отнюдь не была и, разубедившись в бескомпромиссности церковнослужителей, которая, должна быть, на мой взгляд, непреложной, и разочаровавшись в мнимой непогрешимости церковных догм, в Воскресную Школу сына больше не водила. Максимализм – это был мой существенный недостаток, от которого я избавилась только лишь теперь, набив шишки острыми углами грешной жизни.
Это сейчас я понимаю, что бывают обстоятельства сильнее нас, и все мы должны идти на какие-то уступки, если хотим избежать ссор, войн и голодомора. А тогда я была ещё не терта наждаком людской молвы и не прокручена через мясорубку реальности, диктующей порой слишком жесткие условия игры.
В церковь я вернулась позже, когда было «уже невмочь». А тогда мы были безбашенными, ржали, как лошади, с утра до вечера и к Богу с мольбами не обращались.
На смену одной школы появилась другая, вернее, «Студия эстетического воспитания» на Краснопресненской улице. Там наши дети помимо рисования пели хором и учили азы английского языка. Позднее