с параллельными прямыми, которые не смогут пересечься, пока одна из них не уступит другой, потеряв свою безукоризненную прямоту. В тот момент, когда ты осознаешь свой выбор, вторая часть присоединится к первой, и ты обретешь целостность.
Арчибальд был доволен выстроенной психологичностью происходящего в целом и последней фразы в частности. Казалось, дело сделано: прекрасный незнакомец уводит проснувшуюся красавицу, соединяя заблудившуюся правую часть ее личности с торжествующей левой. Фанфары, барабаны, орден и повышение. Молодой человек мечтательно улыбнулся.
Рина отстраненно смотрела в потолок. Будучи одной из тех странных личностей, которые тратят уйму времени на самоанализ, она знала, что яркие эмоциональные всплески, как первичная реакция на шок, сменяются у нее совсем другим подходом с доминантой анализа и логики. Подружки ей говорили, что таким образом она «выпрыгивает из ситуации и превращается в механизм». «Пусть так, – соглашалась Рина, – пусть механизм; что, в конце концов, плохого в механизме если он помогает разобраться в проблеме, не отвлекаясь на то, что на эту тему думают пылкое сердце и плаксивая душа!».
– Позвольте задать вам несколько вопросов, – пересоленым голосом, сказала Рина.
Молодой человек помрачнел.
– Пожалуйста-пожалуйста, – он коротко взглянул на часы, давая понять, что продолжительность их разговора имеет некоторый лимит.
– Во-первых, – начала девушка, – как мне убедиться в том, что я и в самом деле умерла? Вы согласитесь, надеюсь, что на данный момент никто, кроме вас, мне эту информацию не сообщал. Во-вторых, – разогреваясь продолжала она, – что же такого счастливого в моей смерти? Теперь далее, как можно понять, что я разделена на левую часть и правую часть, ну живу же я как-то! – Рина повысила тон до раздраженно-агрессивного. – И, в конце концов, почему лево-правый мир, если есть небо и рай, и ад под землей соответственно, а это ведь верх и низ, что не так? – почти выкрикнула она.
Арчибальд смигнул. Как-то сложно все повернулось. Не готов он был к такому повороту: «бы-бы-бы…», – издевательски закривлялся внутренний ребенок; и нельзя сказать, что не объяснил бы, потребовалось бы, наилучшим образом объяснил бы. Психологически был не готов. Напугать как-нибудь, это легко можно. Покрасоваться, это вообще запросто можно. Но философские беседы вести с барышней, готовой биться насмерть за свое понимание мира и выводящей в сражение конногвардейский полк сложных вопросов… увольте.
Молодой человек прикрыл глаза, сделав вид что задумался, но был он уже не здесь, его взгляд глубоко погружался в ткань многослойного мира. Он чувствовал, что вот-вот докопается до мудрейших. «Ну-ну-ну… – подталкивал принц скользкую змею ума, протискивающуюся в привычные ее зрению глубины, – а вот и они!». Мудрейшие почувствовали принца Арчибальда, подняли на него свои бездонные глаза, и тут его посетила гениальная, простенькая как кружочек идея: «А что, если подсунуть им эту проблему объяснения? Барышня крепенькая, вопросики серьезненькие, пускай они и разбираются».
Принц