С такими карамельными конфетками вместо глаз даже самые прекрасные оттенки заката не сравнятся по цвету. Можно ли научиться жить сначала, волоча следом груженные прошлым вагоны? На какой сесть рейс, поезд, корабль, чтобы оказаться так далеко, чтобы забыть? Возможно, сейчас, через столько лет, меня наконец-то ослепит гениальная идея того, как сделать так, чтобы больше не думать об этом? О том, что это было так прекрасно. Краснеть до кончиков волос на первых разговорах. Не в состоянии поднять смущенный взгляд, пока он смотрит на тебя. Не в состоянии отвести глаз, пока он смотрит в сторону. Переживать, сделать ли шаг, когда думаешь, что он то же самое чувствует, но все ж точно еще не знаешь.
– Дружище. Оставь в покое несчастную салфетку, ты ее четвертовал. – Очень медленно провожу рукой по темному ежику своих волос, всего лишь вторя тому движению, которое он совершает в моих мыслях. А потом: – Я не хочу быть одним из толпы… – добавляю как-то не к месту истомно. Именно таким я стал после Толи. Одним из толпы. Тех, кто предал себя во благо общества, словно оно объявит благодарность. Преждевременная посредственность. Да еще и жутко молчаливая, точно внутри пусто. Вот кто я. В моей голове слишком много многоточий. Как же мне охота говорить. Но то, о чем хочу говорить я, Артему не понравится. А потому я готов сидеть здесь до ночи и просто смотреть на друга, который со мной, а не с моей матерью и как будто все еще только мой.
– Ты не один из толпы. – С усмешкой отвечает он. – Уж поверь.
Делаю несколько больших глотков из стакана, чтобы не демонстрировать мою эмоциональную шаткость. В лабиринте извилин, где по колено коньяка, копошатся запятые. Беру блаженно полный стакан (представляю, что спирт, а не вода) и делаю глотки, даже когда на дне ничего не остается.
– Однажды я сказал тебе, что не собираюсь тебя ни с кем делить. – Я делаю паузу, но Артем не заговаривает. И тогда я завершаю свою мысль презрительно: – И вот докатились.
– Не устраивай мне…
– После посиделки ты поедешь ко мне или к ней? – перебиваю слишком громко. Если на нас начнут оглядываться, то чего-нибудь подумают.
– Я поеду домой, к жене. Но со своим другом готов поговорить и встретиться в любое время суток. Начинай. – Артем кивком подбивает меня на какие-то неизвестные мне откровения, я просто не представляю себе, что ответить и ляпаю:
– Когда мне говорят «начинай», я обычно опускаюсь на колени. – Конечно же, сразу жалею, хотя понимаю, что нужно бы быть жестче, наглее. Может, похабнее. Отвечать жизни тем же! Поворачиваться тем же местом, что она ко мне! Но для меня это обычное дело – желать быть мощью, когда на самом деле являюсь перышком. Когда я хочу сказать «отвали», говорю «простите, разрешите, пожалуйста». Когда хочу сказать «щас! разбежался», говорю «да конечно, рад служить».
Артем ищет себе шестой угол от моего ответа, вначале усиленно размышляет, о чем пошла речь, пока мой томный