из-за чего он мог быть излишне настойчивым. Однажды я искренне пожелала ему встретить настоящую любовь, и он успел. Да, он покинул людей, которых любил. Эти люди потеряли друга, врача, сына. И брата. Пусть Бог простит его за то, что ему иногда приходилось делать по долгу работы. Царство небесное Тёме.
Она наконец-то заканчивает, и мне хочется уснуть, обхватив колени. Сейчас я особенно пристально смотрю на свою маму, на папу Артема и на самого себя со стороны. Наши сердца разбиты, вырваны из груди, валяются в куче, готовые закопаться в могиле Артема. На каменном надгробье мой лучший друг улыбается так, словно все продолжается дальше, а хорошая погода – это правильно, или словно я могу подкопаться к тринадцатому приказу, хотя даже месть сейчас мне не высушит слезы. Я не в состоянии подобрать слов описать, как красивы глаза друга, как жива и здорова его улыбка (с такой улыбкой нельзя на памятник), как шкоден и добр его воскрешающий взгляд. Он смотрит прямо на меня и вот-вот скажет: «Пошли, Логвин, в бильярд! Никаких баб, только мы и пиво!» Я дохожу до черты страдания по шкале десять из десяти. Как будто меня сбил грузовик. Особенно когда гроб опускают и несколько рук пытаются остановить мою маму, пытающуюся угнаться за Артемом. Странно, но мне ее не жаль. Наоборот я ненавижу ее. Она не может вот так брать и делать тут вид, будто Артем принадлежал ей больше, чем другим. Будто она его сильнее всех любит. Она так не смеет. Я первый его нашел, не она. Она отвела его от меня, а потом он из-за нее пожертвовал своей жизнью.
Ночью мне страшно одному. Несколько раз приходится проходить мимо зеркала, которое отражает литры слез на моем лице. Оказывается, я теперь бесперебойно плачу целыми днями и не могу перекрыть воду. Я стараюсь пить больше воды, ведь с такими темпами я домчу прямиком до обезвоживания. А Артем хочет, чтобы я жил. Он бы дал мне пинка за слабость, но я не могу даже притвориться сильным. И не буду делать вид, что мне не одиноко в своей квартире. Что я по-прежнему в кайфе от спокойствия и тишины.
– Если я нечаянно утону в ванной, не отдавай никому моего котика. Возьми его себе. – Сказал я Артему, когда они оба были живы. Мой друг-человек и мой друг-кот.
– Ну давай. Иди. Топись. – Со звенящими в голосе слезами ответил Артем, зная. Что стоит за моими словами. Я не могу вспомнить, что двигало ими. Чего мне не хватало в мире, в котором Артем был жив?
Мне не хватало мозгов. Я идиот. А теперь мне одиноко дома. Вот это да. Мне одиноко в моей квартире. Это для меня ново. Мне срочно нужен человек, будто скорая помощь, и в какой-то момент я оказываюсь всего в нескольких шагах от того, чтобы вызвать себе врача – отправить письмо Толе. Чтобы он простил меня. Чтобы он вспомнил. Влюбился еще раз. Лег рядом. Обнял. Только тогда моя жизнь сказала бы «хорошо, я подумаю».
Вместо этого я лежу, мучаюсь в попытках заснуть под мыслительные бои в моей голове. Я хочу разобраться и разобрать. Свою жизнь по шкатулкам, чтоб цепочки не перепутывались. Я пытаюсь