вал с постели. Комнату освещала глиняная лампа. В ней почти не осталось масла, прогоревшего за ночь, и фитиль едва тлел. Мышак разглядывал узор на деревянном потолке, пытаясь в полудрёме отыскать какой-то смысл в трещинках и сучках на досках, но не находил. Он сел на кровати и привычно потёр лапами мордочку и усы.
Рядом с кроватью лежал один из тех соломенных ковриков, которые мыши любят класть на пол и вешать на стены в своих домах. Его украшал плетёный орнамент, типичный для Восточного Тироля: мастерицы изобразили реку Драву и мышей, веселящихся на празднике Урожая. На коврике ожидали хозяина любимые тапочки, привезённые сюда из старой норы в Лиенце.
Посидев с полминуты и окончательно проснувшись, Бернард, кряхтя, встал, оперевшись лапой на письменный стол, стоявший подле кровати. Мышак любил работать при естественном свете, потому поставил его здесь, на втором этаже башни, у единственного окна.
Он принялся за обычные упражнения, разминая шею, все лапы и хвост. В последнее время хвост особенно затекал, если спать на спине. Боль будила Бернарда посреди ночи и побуждала сменить позу.
Вспомнилось, как Элиза любила спать на животе или даже свернувшись клубочком. В их первой норе, такой маленькой и уютной, совсем не было места для большой кровати, и они спали в гнезде из сена. Бернард отползал в сторонку, чтобы дать место сопящей жене. Когда мышиная семья пополнилась сыном Гербертом, папа Бернард переехал в угол на этот самый соломенный коврик, чтобы дать место матери и дитяти.
Бернард согнулся, пытаясь достать пальцами хвост, повисший между задних лап. Он не позволял себе жульничать и старался делать всё честно. Зачем обманывать самого себя? Когда ему, наконец, удалось схватить ускользающий хвост, на пол лёг солнечный луч. «Надо же, – удивился мышак, – оказывается, уже вполне рассвело, а я думал, что стал слишком стар и бессонница будит меня ещё затемно».
Обычно в вечернее время он закрывал шторы, чтобы наружу не мог пробиться свет от лампы, а перед сном открывал небольшую щёлку, поскольку любил просыпаться на работу от лучей восходящего солнца.
Мышак погасил лампу, прижав железным колпачком горящий фитиль, и раздвинул шторы. Через мутное стекло виднелись листья, которые ветер набросал почти вровень с окном. Трава ходила волнами от порывов; по небу летели серые облака, подобные рваным тряпкам. Ничего не напоминало вчерашний погожий день, хотя время от времени на листья падали лучи осеннего солнца, окрашивая их в багряные цвета.
Его предшественник предпочитал подвал, где сделал отнорок и устроил там свою спаленку. «Это потому, – размышлял Бернард, – что он был из лесных мышей, а я из домовых». И не без гордости добавлял: «Лесные-то всегда хотят поглубже зарыться в землю, а мы – домовые – не боимся верхних этажей». Впрочем, он не стал закапывать отнорок, а приберёг его для хранения припасов. Кто познал голод – тот всегда имеет еду впрок. Так и Бернард, получая жалование не столько в деньгах, сколько продуктами и углём, делал большие запасы. Иногда он спускался с горы в деревню Лафант, где по субботам устраивались ярмарки.
Деревенская ярмарка – это лучшее место, чтобы поговорить и поиграть с другими мышами, услышать новости и сплетни и закупить побольше продуктов. Набрав большой короб всякой всячины, Бернард устремлялся в обратный путь, карабкаясь в гору по лесной дороге несколько километров. Хоть путь был трудным и долгим, мышак был рад спрятать в кладовую ещё несколько колбасок, банок с капустой и другими овощами. Чем больше, тем лучше. Он не волновался, что продукты испортятся. В подвале – и особенно в отнорочке – сохранялась постоянная прохлада, даже в жаркие июльские дни.
Иногда уши Бернарда улавливали тихий звук, будто бы кто-то снаружи царапал каменную облицовку отнорочка. «Должно быть, это крот, – думал Бернард. – Ну-ну, пробуй-пробуй, а до моих припасов тебе не добраться. Поищи себе другой добычи».
Сегодня Бернард решил побаловать себя и достать из подвала две колбаски. Ему было немного стыдно, потому что он брал из запаса, копившегося на Рождество. «Впрочем, – он пожал плечами, – ещё не известно, буду ли я праздновать здесь или поеду в Лиенц к дочери». В прошлом году он остался и был совершенно один. Мимо башни не ходили ни почтальоны, ни носильщики, никто другой, потому что мыши отмечали этот праздник вместе со своими родными. Без семьи коротать Сочельник было очень грустно.
Надев тапочки, он спустился со второго этажа вниз по приставной лесенке. Здесь находились его кухня и гостиная, хотя Бернард нечасто принимал гостей. Несколько кухонных шкафов и комод хранили припасы всякого сорта, разложенные по маленьким ящичкам. Для вечерних посиделок предназначался камин с двумя креслами и столиком под чайные чашки. Надёжная дверь на засове отделяла хозяина башни от альпийского леса и его опасностей. Пришедший с улицы попадал в прихожую, отделённую ширмой от остальной комнаты.
Подгоняемый урчанием в животе, Бернард прошёл в угол и поднял крышку люка, закрывающую вход в подпол, чтобы туда никто не свалился ненароком. Каждый раз, заходя в кладовую, мышак испытывал радость, смешанную с удовлетворением. Расставленные вдоль