осталось: стоять в карауле над нашей печалью, слушать шум фонтанных струй. Вот и ты здесь… Я почему-то был уверен, что ты здесь, у фонтана.
«О чем он говорит? О какой печали? Зачем этот креп на его шляпе?» – пролетело в голове Паоло, но тревожные вопросы вдруг потеряли всякий смысл и напрочь забылись: из-за занавеса водяной пыли выступила фарфоровая мадонна и помахала цветущей апельсиновой ветвью – ему! ему помахала!
Они стояли рядом, совсем еще молодые люди, чем-то очень похожие, похожие какой-то неуловимой, но значительной малостью, и вглядывались в сплетения тугих фонтанных струй, – один с тайным волнением, другой – задумчиво и горестно.
– …Это молчаливое оцепенение, – говорил Чезаре, – продолжалось три дня. Три дня кузина провела в кресле, не проронив ни единого слова. Все были уверены, что участь бедняжки решена, – так безнадежен и пуст был ее взгляд.
Затем произошло нечто совершенно неожиданное: кузина спустилась к завтраку, на вид совершенно здоровая, однако с выражением той внутренней сосредоточенности на лице, какое бывает у человека, решившегося на трудное и рискованное предприятие. Тут же, за столом, она сообщила, что чувствует необходимость сменить обстановку, что лютня – это не все в жизни, что у нее есть давнишнее желание повидать наших миланских сестриц, а заодно и побывать в пинакотеке. Тетушка от счастья чуть рассудка не лишилась. И лучше бы она его от счастья лишилась…
Как бы там ни было, кузина, сопровождаемая верной Бьондеттой, уехала в Милан, а в доме только и было разговоров, что о ее чудесном исцелении. Твоего имени старались не упоминать, впрочем, однажды тетка сказала в сердцах:
«Слава мадонне!.. Этот человек не принес бы ей счастья, – теперь я знаю наверное: он болен душою».
– Болен душою? Ах, да, конечно, – усмехнулся Паоло и подумал: «Тут тетушка угадала, – моя душа поражена болезнью, но как она прекрасна – эта болезнь! Она сродни недугу жемчужной раковины».
– Путешествие и вправду пошло кузине на пользу. Из Ломбардии она вернулась посвежевшей и бодрой, полная новых впечатлений и с грузом подарков от миланской родни. Однако решительная складка в уголках ее рта стала еще определеннее и жестче.
Среди прочего из Милана был привезен небольшой сундук, который по приказанию кузины был немедленно поднят наверх, в ее комнату.
Возьмем сундучок на заметку.
По приезде кузина установила для себя строгий распорядок: утренние арпеджио и пассажи были упразднены, – их сменили занятия иного рода, не производившие какого-либо шума. Для этих таинственных занятий кузина запиралась в своей комнате сразу после завтрака и оставляла их лишь к вечеру. Бьондетта, единственная из домашних, осведомленная о новых увлечениях кузины, напускала тумана, важничала, однако крепилась изо всех сил и вовремя прикусывала свой беспокойный язычок.
Приближался день Святой Терезы, и все в доме сбились с ног в стараниях угодить имениннице, окончательное выздоровление которой уже не вызывало сомнений и утраивало