звенят, мешают. На перемене внимания не обращаешь, а сейчас и страшно словно.
Я захожу в класс.
Учительница сидит, и девчонки сидят – на партах вязанье, шерсть разноцветная, крючки. В этой четверти мы вяжем, а в прошлом году – готовили. А ещё раньше шили мягкую игрушку, а до этого – игольницу крестиком вышивали…
– Был звонок, – говорит учительница.
– Простите.
Она кивает, говорит – можешь сесть и спросить у девочек, что нужно делать.
Она не злая. Поэтому мы сидим не по спискам, не как Анна Владимировна рассадила, а кто с кем хочет. Я, конечно, с Алиной.
Она не опаздывала никогда.
Говорю вполголоса – она тоже не вяжет, только по сторонам смотрит: а знаешь, что. И если не пойду – потом вся школа против меня будет. Надо идти.
Кому надо, говорит Алина, нос сломают.
Не сломают.
У его отца ресторан.
И что?
А то, что мокрого места не оставит. Они из Грузии.
Какая разница?
А Пашка в прошлом году на бокс ходил.
Походил месяц, надоело. И бросил. Тоже мне – боксёр.
Тебе хватит.
Хватит. В сентябре взвешивали в медкабинете – тридцать килограммов. Фельдшер пожала плечами – кашу дома ешь? Скажи маме – пусть манную варит, с желтками. Окрепнешь маленько. Ела манную кашу, но не окрепла, а только тошнило по утрам.
Так ты идёшь со мной или нет?
Алина сегодня очень красивая – причесанная, потому что на трудах велят делать несложные причёски. Косичку там или хвостики. У Алины французские сложные косы и пушистая разлетающаяся чёлка. Мама заплетала.
Алина качает головой. Но я знаю, что она пойдёт.
Давай просто домой уйдём. Не будем седьмого урока ждать. У тебя мог заболеть живот, голова… Что они сделают?
Они увидят, что ухожу. Руслан увидит. Он на каждой перемене у гаражей курит. У меня не мог заболеть живот, они ведь всё поймут…
Алина отчего-то не отвечает.
Я поднимаю голову и понимаю, что кругом тихо и девочки перестали вязать.
– Девочки! – учительница стоит над нами, рассматривает крючок и нитки, спутавшиеся, брошенные, – вот как здорово мы вяжем. В чём дело?
– Да отстаньте вы с вашим вязаньем, – говорит Алина, – надоело.
Она поднимается из-за парты и смотрит на учительницу в упор.
Она очень красивая.
У неё чистые каштановые волосы.
Тихо.
Седьмым уроком у нас черчение, и мы не уходим.
Стою в туалете перед зеркалом. Чёлка смешно топорщится, щёки блестят. Глупая. Я глупая.
– Есть пудра?
Алина качает головой в зеркале. Откуда. У её родителей денег на пудру нет.
– Видела сейчас Пашу. Он сказал, что они пошли, и что будут ждать у турников, за стадионом. Ты всё еще хочешь к ним?
– Хочу. Только мне нужна пудра. Я с таким лицом не пойду.
– Хорошо, поищу.
Алина уходит. В туалете пахнет сигаретами и хлоркой. Была уборщица, протёрла шваброй наскоро, вылила воду.
– Держи, – Алина заходит, протягивает пудру