так же душно, как в палате, и я открываю окно.
Доктор отрывает прилипшую к одному из листов жвачку с куском бумаги.
Я глубоко вдыхаю тянущийся снаружи насыщенный влагой и запахом деревьев воздух.
Доктор внимательно рассматривает жвачку, убирая с нее прилипшую грязь.
Из-за окна доносится пение птиц и стук молотка.
Я подхожу к стеллажу с архивными документами.
Доктор пробует жвачку на вкус.
Я просматриваю корешки расставленных папок.
«Пациенты из отделения интенсивной
терапии».
«Пациенты из неврологического отделения».
Я натыкаюсь на папку:
«Смертельно больные пациенты».
Я спрашиваю, не противоречит ли это всем существующим моральным правилам.
– Отойдите, пожалуйста, от документов, – бурчит он себе под нос, жуя жвачку.
Я возвращаюсь в кресло.
Он продолжает листать историю болезни, небрежно черкая в ней ручкой. Из его рта торчит волос с жвачки.
Я поясняю, что у меня осталось не так много времени, а мне бы еще очень хотелось обсудить с ним судьбу моего друга.
Он впервые за все время поднимает на меня взгляд и начинает смеяться так, что жвачка выпадает изо рта.
Хотелось бы узнать твое мнение о человеческой самоотверженности, дорогой читатель.
Что-что? Говоришь, что это явление знакомо тебе не понаслышке?
Говоришь, что ты точно не тот, у кого мало друзей? Уверяешь, что много кто готов пойти на все ради тебя?
А помнишь того безымянного мальчика?
Так вот, его после пребывания у того психа Симеона вернули обратно в детский дом.
И когда его вернули назад, дети, которые, как ты знаешь, могут быть жестокими, считали своим долгом жестоко пошутить над бедолагой, а некоторые и вовсе накидывались с кулаками.
Воспитательницы, кстати, тоже не испытывали большой любви к мальчику за его отстраненность, считая, что это вредность. Они часто наказывали его, но, что хуже – они поощряли издевки со стороны сверстников. Так делали все воспитательницы, кроме Мими.
Приют располагался, наверное, в самой неблагополучной части города, но не от этого он был в списке худших. Таким его делала безответственность, царившая внутри стен. Из-за этого приют был сущим адом для любого нормального человека, и редко кто забирал отсюда детей. После того как люди узнавали, что это за место и как тут воспитывают, они бежали прочь. А если и не узнавали, то ребенок все равно вскоре возвращался назад. Бывали, конечно, и редкие исключения, но о них даже нет смысла упоминать. Таким образом, дети, повзрослев, выходили уже готовыми преступниками, которые благополучно оказывались за решеткой в ближайшие годы, а то и месяцы.
Маленький мальчик, уже подходя к стенам этого заведения, понимал, что дальше не будет ничего хорошего. Впрочем так оно и было, за исключением разве того, что он смог обрести веру в людей благодаря одному случаю. Оказалось, что исключения бывают даже в таком месте, как это.
Однажды,