поспособствовал тому, чтобы мои работы показали в местной галерее. Ну и пошло-поехало. Галеристы смотрели, кивали, говорили: «в этом что-то есть, но не формат». И отказывали. Советовали обратиться в другой салон. Бесконечное хождение по мукам, то есть, по салонам. Мне поначалу это было непонятно, как это – «не формат», какой формат?! Кто его устанавливает? И какие у него на это права? Но потом поняла, что если не подгоню свои работы под этот формат, меня никогда не примут. И все бы ничего, но отказы ужасно расстраивали родителей. Не сказать, чтобы они понимали в искусстве, но в моем таланте не сомневались. И это разрывало мне сердце… Я перестала спать и почти перестала есть. Рисовала, рисовала и рисовала, искала способ попасть в чертов формат… В конце концов перестала понимать, что происходит, что я делаю и зачем. Тогда… тогда я попала… я оказалась…
Станислава тряхнула головой:
– Неважно. В общем, плохо было дело.
Лёлька слушала, затаив дыхание. Так и не донесла до рта чашку с уже остывшим кофе. Она не посмела расспрашивать, а услужливое воображение рисовало картины, одна страшнее другой. Большие печальные глаза художницы, лишенные радости, света и тепла… Ее сердце сжималось, на душе было муторно. Она постаралась не погружаться в чувства художницы, боялась в них утонуть. Ведь надо было, наоборот, вытащить утопающую.
Станислава снова достала сигарету, рука с зажигалкой чуть дрожала. Ананас так и остался насаженным на вилку и не тронутым. Сделала затяжку, потом долго медленно выпускала дым. Посмотрела на Лёльку.
– Я тебе еще не надоела? Захотелось выговориться. В последнее время почти ни с кем не разговаривала. Отдалилась от родителей. Ушла, как говорится, в себя.
Лёлька затрясла головой, продолжай, мол.
– Что ж, дальше, можно сказать, был хэппи энд. Только, как оказалось, вовсе это был не энд. И, как показывает практика, совсем не хэппи… Когда я оправилась от… потрясения, стала ходить по выставкам. Тайком от родителей. Мама очень переживала, боялась, что любое напоминание о живописи может снова меня подкосить. Изучала, исследовала, наблюдала. Ходила на мастер-классы к художникам. Пыталась понять, что же такое формат, что нужно делать, чтобы публика приняла. Потом, тоже тайком, ночами, при свете луны или со свечой, рисовала, отрабатывала разные техники. И когда несколько работ были готовы, отнесла в одну из небольших галерей. Работы одобрили. И предложили поучаствовать в выездной выставке. Где мы с тобой и встретились, в вашем городе Н. Родители были в восторге! А я – ужасно боялась сделать что-то не так и разочаровать их. Поэтому и стала внимать критике и всем замечаниям, старалась сделать все правильно. Только теперь я, по-моему, перестала понимать, для чего вообще это делаю. Линии выходят правильные, техники безупречны. Но видеть эту мазню мне и самой тошно. Ничего не говори, я же видела, как ты на нее смотрела. И ты, и другие…
Она замолчала. Подняла вилку и положила кусочек ананаса в рот. Посмотрела