их «Вместе» в первый же день, превратив его во «Вместе Коли и Аллы». Коля сделался будто глуховат – перестал слышать, когда Аня обращалась к нему. И подслеповат – смотрел, но её не видел. Она стала лишней. До самого окончания начальной школы.
Другая школа. И опять двадцать пять. То есть не двадцать, и даже не два, а как прежде – один.
Лжепринц отвернулся от неё, не удостоив даже разговора, просто, из вежливости. Обсуждают, наверно, с этой Милой, какой она, Аня, монстр. Они всё, наверно, обсуждают, обо всём говорят. «Какое же это счастье – говорить обо всём с кем-то! С кем-то… кто тебе интересен, кто похож на… Неважно».
В тоскливом оцепенении Аня уставилась во двор сквозь россыпь своих окошек – безжизненная снежная пустыня с плохо расчищенной дорожкой посередине. «Хоть бы ёлку поставили, что ли…» Ничего. Стужа распростёртого пустого белого, вдали забор и фонарный столб. Казалось, она сама пустеет изнутри, холодеет, становится всё площе, всё ненужнее здесь. Передёрнув плечами, отвернулась от окна.
– Думаешь, я не вижу – это же всё из-за того, куда ты бегала. Я, может, даже знаю куда. Но лучше сама скажи, – не унималась подруга.
– Какая же ты… Своего добьёшься. Ну, знаешь ведь, я остаюсь на дополнительные по английскому. Разбирали там как-то рассказ О’Генри, я его очень люблю, и мне Зоя Яковлевна вдруг говорит: тебе надо бы в другую школу, с уклоном на английский.
– Во! Так я и знала! В десятку?
– В «десятку»?! Её так называют? – удивилась Аня.
– Как будто не знаешь! И не знаешь, кто там учится?
– Кто, кто… Ученики учатся.
– У маминой бывшей начальницы дочка там, потому что теперь она в обкомовском буфете работает.
– Дочка работает?!
– Та не дочка, начальница бывшая, не придирайся. В «десятке» непростые учатся.
– Вот, ты больше моего знаешь. И что, если такой «непростой» ни в зуб ногой по английскому, так его примут?
– Ой! Не знаю. Ну, разве попробовать… Ты ведь у нас по нему лучше всех.
– Мне просто нравится язык. С первого урока влюбилась. То есть, в учительницу, конечно. Помнишь, как Зоя Яковлевна у нас появилась?
– Ещё бы! Я ж замечтывала причёску, как у неё, каре полудлинное, не вышло из моих.
– Да что причёска, какое у неё всё было, особенно кофточка! Не могу… Прозрачная, тёмно-розовая, с пышным фонариком. И вообще – она такая! Лучистая.
– Как невзрослая.
– Точно! Эти взрослые, они какие-то… дубоватые, будто в драповых пальто все, на часы только смотрят: «А? Что? Улыбка? Какая улыбка?»
– Ага, все придут такие… у! А у неё мы же ухахатывались, помнишь? – Танька снова готова была расхохотаться ни с чего, так засияли глаза.
– Сразу начала нам на английском всё давать, простенькое и смешное – и всё было понятно. Вообще, предмет – такой… Как будто заглянул в окошко… чужой страны, страшно далёкой.