Выведены, как перхоть, – физически. И теперь, значит, вместо них?..
– Совсем с ума посходили! Ну, я с ней ещё поговорю потом. Да это она так… Не обращай внимания, – видя подругу, как бы оглохшую на одно ухо, ворчала Таня. – Балуется… властью.
– Она сказала «молитесь»!
– Слушай больше.
– Не сказала – кому.
– Что кому? Нет, интересно, откуда они узнали-то?
– У стен есть уши.
– Шо? То есть, чиво-о?
– Мама моя так говорит. И прикладывает при этом палец к губам – вот так.
– А-а, это когда они ещё при том, при тараканище усатом, жили?
– Про тараканов больше ни слова! Мама его людоедом называет, – Аня вновь отвернулась к окну, в класс ноги не шли. «Безжизненность, а манит…» – Не пережить эту зиму. Хотя бы ёлку…
Крушение чёрного фартука
Болезнь, которую так грубо обвели вокруг пальца, лишь затаилась змеинно. И нагрянула вновь, чтобы отомстить, так отомстить. Обрушился рецидив с угрозой осложнения. Мама еле отбила Аню от больницы – под расписку.
Больницы эти, с двух лет – дом родной. Никто не мог понять, что творится с ребёнком: кровь не желала держаться в маленьком теле – вытекала носом. Изо дня в день. Синяки на ногах, на руках ни с чего. В больнице вливали новую кровь – чужую, она снова вытекала.
Девочке только одно не давало покоя: цилиндры тёмно-бордового цвета рядом с кроватью. Ведь они с сиропом для газировки! Точь-в-точь. Зачем, интересно, в неё столько закачивают этого сиропа? Не один месяц… Потом решили больше не закачивать – толку?
Спасла врач – Врач с большой буквы, которую пригласили в больницу от безысходности. Она, как гласит семейное предание, подняла шум, заставила тамошних неумёх действовать по-новому, и появились сдвиги – положительные.
Болезни однако полюбили Аню и прицеплялись то и дело самые разные. Строение (на звание дома оно не тянуло), где когда-то родители получили свою первую отдельную квартиру – долгожданную радость после бараков и коммуналок, находилось буквально под боком у огромного нефтехимического комбината. Их там в тесном соседстве построили целый городок для счастливцев – строений, как одно, смахивающих на казармы. Цвета надгробного цемента, да и материалом им был такой же цемент.
Дома – судьба. Свет и радость? Из их окон были видны факелы, олицетворение вечности: горели, не переставая, день и ночь. Называлось это – уничтожение не переработанных отходов.
Необозримое поле со стадом прожорливых факелов. Длинные огненные языки лениво и ненасытно заползали на небо, слизывая воздух, которым можно дышать, заменяя его жёлто-серым дымом. Когда с той стороны дул ветер, постоянный химический запах становился густым, почти липким, непонятно – то ли сладковатым, то ли машинным. Тошнотным. Был взят из ада этот огонь, готовый сжечь всё. Ему что? Ему всё – не переработанные отходы. Хорошо, семья всё же успела уехать, окончательно не став отходами.
Болела