У тебя крыша, видать, поехала… К чему такая невоспитанность? – Рот Пашки был растянут в улыбке удава. – Если уж кто хитрый, так это не он, а ты. А хитрый – это ещё не значит, что умный. И дурак дремучий может быть хитрым. А вот Малыш – умный, не чета тебе…
Кузе уже начинали надоедать словесные перепалки своих невольных собеседников. Он понимал: или в их стане очередной, временный разлад, или же Пашка просто решил поиграть в демократию. Но зачем, спрашивается? Делать им что ли нечего?
– Закурим, приятель? – Пашка вытянул из кармана брюк помятую пачку «Примы» и протянул Кузе.
– Он же такие не курит, шеф, – с ухмылкой поспешил напомнить Мишка.– Ему ведь «Ма-а-арльборо» подавай. Ты что, не помнишь? Он ещё в тот раз сообщил…
– Ну вот и сходи, купи в таком разе, – повелительно произнёс Пашка, небрежным движением руки вытаскивая из бокового кармана рубашки помятую пятидесятирублёвую купюру. Добавил, узрев как сморщился тот: – Нечего складываться гармошкой-то, сам напросился. Язык мой – палач мой. Да прихвати с собой что-нибудь эдакое бодряще-веселящее, а то что-то уж больно скучно тут с вами. Ну, двигай.
– За что он его так? – невольно подумалось Кузе, и ему стало как-то жалко Мишку.
Тот в скором времени вернулся, довольный, с бутылкой в руках, завёрнутой в газету, и с пачкой «Марльборо».
– Подпольные, наверное, – прикурив от Пашкиной зажигалки и закашлявшись с непривычки, выдавил из себя Малышев. – Крепкие уж больно что-то.
– А ты привыкай, – криво усмехнулся Пашка. – У нас теперь на дворе перестройка заодно с ускорением.
Кузя сидел, откинувшись на спинку скамейки и неумело попыхивал сигаретой, с необычайной осторожностью производя неглубокие затяжки.
– И не стыдно тебе, мальчик? – послышался женский голос. Перед компанией остановилась далеко уже немолодая, супружеская чета. – В такие-то годы!.. Знали бы родители!..
Братва приутихла, с интересом выжидая, что ответит Кузя.
– Они знают, тётенька, – словно не своим голосом ответил Малышев, – знают! Они у меня понятливые.
Женщина, склонив набок голову, с сожалением и укором, пристально посмотрела на Кузю. Больше она ничего не сказала.
– Пойдём, Лёша! – вздохнув и горько улыбнувшись, обратилась она к мужу, и супружеская пара продолжила свой путь.
А Малышеву стало жутко стыдно за свою дерзость и обидно за стариков.
– Молодец, Малыш! – похвалил Пашка. – Культурно, вежливо отшил ты этих старых пней. Учитесь дипломатии, орлы! – бросил он в сторону напарников.
Кузя, будто вспомнив о чём-то, приподнялся со скамейки, обводя взглядом окрестности набережной. Он пристально посмотрел куда-то вдоль по течению реки, потом в сторону Стручковского парка, и вновь опустился на скамейку.
– И чего только они медлят? – неотступной мыслью сверлило в голове.
– Кого это ты там высматриваешь? – насторожился Пашка. – Своих что ли?
– Ага, их самых. Задерживаются что-то, проказники.
– Ну, и нам скоро пора двигать