И, между прочим, в отличие от вас, уже кое-что сделал.
– Неужели? Что именно? – поинтересовался Лучинский.
Тогда-то Карпов все ему и рассказал.
9.15
– Вы меня спросили, хочу ли я в этом участвовать?! – продолжал бушевать Лучинский. – Какого дьявола вы подставляете нас обоих под удар? Если не в состоянии написать один вшивый рассказ, который хоть кого-то заинтересует, – прямо скажите об этом Сергееву!
– Я? Не в состоянии? – захлебнулся от гнева Карпов.
– Судя по всему – да! Хотя себя, наверное, убеждаете, что просто не хотите! Так? Впрочем, мне ваши проблемы до лампочки. А вот визит по вашей милости полиции – нет. Бог знает, к чему это приведет. Остается только молиться, чтобы ваша записка так и сгнила в траве.
– Молиться? Ну и молитесь! А я…
Геннадий Иванович не успел закончить фразу. Его прервал вернувшийся от ворот охранник, о котором оба литератора в горячке спора совершенно забыли.
– Вам просили передать, что завтрак накрыт. Если желаете…
– Не желаю! – перебил его Карпов. – По крайней мере, пока вот этот господин будет в столовой.
Одарив критика гневным взглядом, Геннадий Иванович ушел в дом.
9.45
Завтракать Карпов не пошел. Даже мысль о встрече с Лучинским сейчас была для него невыносима.
Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что причина столь острой реакции – поведение критика, отчитавшего Карпова как мальчишку. Но сам Геннадий Иванович (особенно после того, как немного остыл) понимал – причина в другом.
«Не можешь написать один вшивый рассказ, который хоть кого-то заинтересует».
Именно эти слова его так задели. Казалось бы, почему? Разве может оскорбить упрек в неумении делать то, чего никогда не делал и не собирался делать?
Карпов действительно никогда не писал рассказов. Ни остросюжетных, ни обычных. Никаких. Но Карпов писал роман. Большой роман под названием «Герой павшего времени». Точнее, собирался писать. Пока дело ограничивалось набросками. Настоящую работу Геннадий Иванович откладывал «на потом». Роману следовало явиться миру тогда, когда его автор по-настоящему «созреет». Обрастет связями, выгодными знакомствами, приобретет имя, достаточное для того, чтобы в издательстве его встретили словами: «Давно ждали от вас серьезную вещь», а не предложили оставить рукопись у секретаря. Этот роман – что тут скрывать! – Карпов считал главным делом своей жизни. «Герой» должен был стать литературной летописью девяностых. Полной, всеобъемлющей, окончательной, закрывающей тему раз и навсегда. Летописью, которую, как ни странно, никто до сих пор не создал. Геннадий Иванович не боялся, что его опередят. Невероятная фабула романа, основанная на реальной истории, давала ему серьезный козырь в конкурентной борьбе. Так что он мог подождать. Но… не только это было причиной ожидания. Подспудно Карпов боялся. Боялся, что не сможет. Просто не потянет. Ему не хватит способностей. Не хватит литературного мастерства. Только работа могла бы развеять эти опасения. Но работа могла и отнять надежду. Надежду на то, что опасения беспочвенны. Пока