компании были две сестры Липовские, и я очень подружился с младшей, Наташей, которую звали Сюсей, а Боб дал ей еще одно имя: Child. Боб немного грустил, поскольку только что расстался со своей подругой Леной Поповой, о чем я тоже жалел, потому что она мне очень нравилась.
Я уже много раз слышал историю о театре Горошевского, который начинался на этих ступенях, и как-то уже в июне мы с Бобом сходили в кинотеатр «Космонавт» на премьеру спектакля «Невский проспект» по Гоголю. Я не совсем понял происходившее, до этого времени я с театром почти не сталкивался, но впечатление от спектакля было очень сильное. В особенности мне понравились Дюша и Джордж, и я был приятно удивлен, увидев на сцене Курехина.
Мы постоянно ездили на залив на остров Сент-Джорджа. В то время это была безлюдная дикая зона между Солнечным и Курортом. Боб рассказывал, что этот остров открыл Джордж Гуницкий, который любил там сидеть на дереве. Там уже тогда существовала колония нудистов, которые голыми прятались в дюнах, а когда шли к заливу купаться, то одевались. Мы там тоже застолбили зону и расположились своей компанией. Конечно же я никогда не брал на остров виолончель, но Боб и там был с гитарой. Мы прихватывали с собой ноты и слова песен Beatles и обычно на пляже разбирали их и напевали. Почти всегда с нами ездили Родион с Майком Науменко. В то время существовала такая категория, как рок-интеллигент, и они оба прекрасно под нее подпадали. К сожалению, со временем таких встречаешь все реже и реже. Майк был прекрасно эрудирован в области рок-музыки и считался особенным авторитетом по части Марка Болана. Родион, настоящее имя которого было на самом деле Толя Заверняев, ставил опыты над собственной психикой посредством пятновыводителя «Сополс» (который вошел в обиход как «банка»). Боб говорил, что это сильнейшее психотропное средство, полный аналог заморского ЛСД. Я с безмерным уважением относился к подобному опыту других людей, но сам в то время попробовать не решался.
Мы часто ходили к Володе Кавери. У него была огромная коллекция пластинок, которую он каждое лето пополнял, привозя новые пластинки из Венгрии, где он учился. У него я впервые услышал Дэвида Боуи, о котором я раньше ничего не знал. Ощущение было двойственное. С одной стороны, это было чрезвычайно музыкально и интересно, но иногда меня пугал голос Боуи и отталкивал его сценический имидж. Это был явный перехлест. Мне всегда больше импонировал естественный облик музыкантов, и потребовалось время, прежде чем я этого человека принял окончательно. (Уже осенью мы поехали к Велобосу, другу Боба, который жил на Удельной, послушать новый альбом Дэвида Боуи Young Americans, который транслировали в программе «Ваш магнитофон». Это был беспрецедентный случай, когда по советскому радио передавали то, чего мы еще никогда не слышали.) Мне очень хотелось познакомить Боба с Колей Васиным. Когда мы с Сюсей и Бобом поехали к Васину на Ржевку, Боб покрасил