старой табуретки виднеются даже ласточки за окном, летающие так низко, как только могут летать птицы перед непогодой. Табуретка раскачивается под Сарой, но она не замечает этого и уже почти не старается удержаться. Она встает на носочки в своих старых кедах и тянется всем корпусом ближе к окну, чтобы разглядеть маленьких летающих тварей. Все говорят, что любят птиц, но если спросить их о том, какие эти птицы, то высокопарных эпитетов никто подбирать не будет, каждый назовет их маленькими летающими тварями. Но не она. Она любит даже голубей, кормит их в тайне от всех, не смотря на закон о запрете кормления птиц в городе. Ножка древней, как и вся эта библиотека, табуретки подгибается и Сара летит вниз с высоты в полметра.
Мать всегда говорила мне, что я неуклюжа, как размножение моллюсков и контрацепция,что я попросту мечу яйца всю свою жизнь. Недавно я спросила у учительницы биологии, которая ухаживает за Эриком, есть ли что-то общее у меня и у моллюсков, не наблюдала ли она неких совпадений во внешнем плане или в плане размножения. Метание яиц, например. Не помню, что она ответила мне, но я так и не поняла про яйца.
Около арочной двери стоит стул, по всей видимости, из дуба. На нем нет ни сколов, ни, кажется, даже царапин, его привезли сюда недавно, он сильно выделяется на фоне этой заросшей временной сажей библиотеки. По всей видимости, я идиотка, что не заметила его раньше и взяла эту шаткую табуретку.
Редкие щелчки доносятся с улицы, начал накрапывать дождик и стоит закрыть окно, чтобы не намокли книги, но встать быстро я не могу, если вообще могу встать, ноги не слушаются. Я переворачиваюсь на живот и по-пластунски пытаюсь доползти до окна, дальше план не разработан. Ползу так медленно, что успею придумать, как закрою окно, как встану на ноги, как устроюсь на работу и съеду от матери, как назову своих детей и в каком платье меня будут хоронить.
Подтягиваюсь на батареи и толкаю оконную раму, а затем вторую. Они с грохотом захлопываются, но это не на долго, дождь становится все сильней, мне стоит закрыть защелку, иначе они разлетятся и книги станут мокрыми. Но подняться я не могу, ноги не воспринимают команды мозга, они начали костлявый бунт.
За огромными полками с книгами открыто еще одно окно, в другом конце фонда, я слышу как рамы стучат, стараясь сорваться с петель и разбиться вдребезги в цитадели знаний. Поэтому немного передохнув, я вновь ложусь на живот и ползу ко второму окну.
Проползаю под стеллажом, так легче, там я подтягиваюсь за счет ножек, тем самым продвигая свое тело вперед. «Свобода или смерть!»– выцарапано над моей головой. Никогда бы не подумала, что вандалы наносят свои надписи в те места, где их никто не увидит. Через несколько шкафов надпись того же почерка: «Хлеба или свинца!», затем под следующими шкафами: «Свинца или работы!» , «Жить, работая, или умереть, сражаясь!». Я уже не стремлюсь к окну, я ползу под стеллажами в поисках новых лозунгов.
–Французы. – слышу я чей-то звонкий голос.
Молчу. Не хочу, чтобы кто-то знал, что я ползаю