и цепкие, глазастые француженки на высоких каблучках, и Фил Хоффман, чье сердце трепетало на зубцах вилки, и необычайно интересный молодой человек, только что вышедший на террасу.
…Укрыта даль в голубизне;
Растенья счастливы вдвойне:
Свежо дыханье почвы влажной…[15]
Джулия втайне затрепетала, но держала себя в руках: она не вскочила, не закричала: «Ах, ах, ах! Вот это да!», не столкнула метрдотеля в пруд с лилиями. Оставшись сидеть, как положено воспитанной девушке двадцати одного года, она трепетала, но втайне.
Держа в руке салфетку, Фил встал:
– Здравствуй, Дик!
– Привет, Фил!
Это и был тот красавец; Фил сделал пару шагов вперед, и они завели разговор в стороне от Джулии.
– …видел Картера и Китти в Испании…
– …перевел в Бременский…
– …поэтому я и собирался…
Молодой человек последовал за метрдотелем, а Фил вернулся на свое место.
– Кто это? – требовательно спросила она.
– Так, один знакомый, Дик Рэгленд.
– Никого красивее не встречала.
– Да, он хорош, – согласился Фил без всякого энтузиазма.
– Хорош? Да он архангел, горный лев, так бы и съела. Почему ты мне его не представил?
– Потому, что нет в Париже американца с худшей репутацией, чем у него.
– Чепуха, на него определенно клевещут. Все это сплошные домыслы, происки толпы ревнивых мужей, чьи жены одним глазком посмотрели в его сторону. Да ведь этот молодой человек ни в чем не замешан, разве что возглавил кавалерийскую атаку и спас тонущих детей.
– Но факт остается фактом: его нигде не принимают; и не из-за одного конкретного случая, а из-за тысячи.
– Что за случаи?
– Самые разные. Пьянки, женщины, тюрьмы, скандалы, авария со смертельным исходом, лень, никчемное…
– Не верю ни единому слову, – заявила Джулия. – Боже мой, он чертовски привлекателен. Да ты и сам, беседуя с ним, явно думал о том же.
– Допустим, – неохотно признал он. – Как и у многих алкоголиков, у него есть определенный шарм. Предавался бы своим порокам втихую, так ведь нет. Стоит отнестись к нему по-человечески, ввести в общество, как он непременно выльет тарелку супа на спину хозяйки дома, полезет с поцелуями к прислуге и отключится в собачьей конуре. Но он зарвался. Насолил всем, доброхотов больше не осталось.
– Осталась я, – сказала Джулия.
Осталась Джулия, у которой было чуть больше достоинств, чем требовалось, – порой она даже огорчалась от своих преимуществ. За все, что дается сверх миловидной внешности, приходится платить: иначе говоря, те качества, что могли бы заменить красоту, становятся обременительными, когда ей сопутствуют. Одного лучистого взгляда карих глаз Джулии хватало с лихвой, но к нему добавлялся отблеск пытливого ума; безотказное чутье на любую нелепость заслоняло мягкий рельеф губ, а точеная фигурка выглядела бы еще прелестней