Сид постоянно ныл, что у него болит ухо. Куда они едут? Глория надеялась, что на берег моря.
– Постойте здесь, пока я не куплю сладостей, – улыбнулась мама, такая красивая в коротком жакете, летнем платье и дурацком маленьком берете с пером. Она отошла под свистки солдат и крики:
– Поцелуй нас, Рита Хейворт[8]!
Мама покачивала бедрами, наслаждаясь каждой минутой внимания окружающих, потому что со своими рыжими локонами до плеч чувствовала себя неотразимой.
Глория железной хваткой вцепилась в запястье Сида, на случай, если толпа унесет их в сторону. Едва дверь вагона открылась, оттуда высыпались люди с чемоданами и свертками. К ним тут же поспешили носильщики с тележками. Глория услышала свистки. В нос ударил запах сажи.
Вскоре вернулась мама с шоколадками «Фрай» и газированной водой. Глории было сказано, что они едут в путешествие и нужно вести себя хорошо.
Получив на прошлой неделе телеграмму, мама повела себя странно. Залилась слезами, а потом принялась за свои обычные штучки: курила одну сигарету за другой и пила без просыпу.
Случилось что-то скверное, и виной тому не копы, колотящие в дверь их дома на Элайджа-стрит с требованием выдать дядю Сэма, уклонявшегося от воинской повинности, не человек из надзора за несовершеннолетними с вопросами, почему она снова не была в школе, не любопытный тип, повсюду сующий свой нос и не любящий джентльменов-посетителей, день и ночь колотивших в дверь. Все дело в том, что «идет война».
– На этот раз ваш папаша попал в такой переплет, откуда уже не выберется, – вздохнула мать. – Что я теперь буду делать с двумя детьми на руках? Тебе придется присмотреть за Сидни. Я хочу, чтобы у моих детей была другая жизнь, понятно? Здесь вам ничего хорошего не светит.
Мама заискивающе улыбалась и трещала без умолку, засовывая в карман дочери письмо, которое Глория не могла прочитать, потому что все еще читала по слогам и постоянно пропускала школу из-за того, что нужно было следить за Сидом, пока мама спала до полудня.
– Отдашь полицейскому в поезде или одному из учителей, которые сопровождают ребятишек. Там я все объяснила. Но никакой лжи и выдумок, Глория. Будь хорошей девочкой. И не теряйте газовые маски. Без меня тебе будет лучше, дорогая. Я делаю это для твоего же блага.
Мама плакала, и Глория, внезапно испугавшись, с трудом удерживалась, чтобы не вцепиться в ее ситцевое платье. На этом вокзале должно случиться что-то ужасное.
– Куда мы едем? – всхлипывала она.
Ей вот-вот должно было исполниться одиннадцать, но выглядела она девятилетней, особенно в своем остроконечном капюшоне.
– Никаких жалоб! Это все для вас! Я должна сделать для тебя что-то хорошее, а сама пойду в армию и выполню свой долг.
Она сунула в лицо дочери чистый платок:
– Сморкайся!
Глория не понимала, куда клонит мать, а Сид все время плакал и держался за ухо. У него всегда болели уши. Он был ее единственным братом.