детской площадке начальной школы на Кларендон-стрит Глория сказала Фриде Пойнтер, что ее мать доктор, и все стали смеяться.
– Моя ма говорит, что твоя мама – просто дешевая шлюха, ночная бабочка, и она отправится в ад.
– Неправда! Она никуда не выходит по ночам! – взвизгнула Глория, зная, что это не совсем так. Иногда она просыпалась и находила дверь открытой, а дом пустым. Никого, кроме нее и Сида. Если случался налет, ей приходилось выволакивать брата из кровати, тащить под лестницу в укрытие и ждать отбоя тревоги. Иногда она вела его в убежище тети Элси, то, что вниз по дороге.
– Плюнь на нее, мускатный орешек! Ну и дура же ты! Каждому понятно, что она шлюха, – хихикнула Фрида, и все снова захохотали, а Глория разозлилась. Она унаследовала от матери не только копну медных волос, но и вспыльчивый характер. И сейчас она изо всех сил дергала косички Фриды, пока та не завопила, после чего девочки вцепились друг в друга и начали пинаться, пока обеих не побили линейкой за драку во дворе.
Именно тогда она снова пропустила школу и ходила по магазинам, пока не наставало время идти домой. Человек из надзора за совершеннолетними пришел к матери, и та дала Глории подзатыльник за то, что та навлекла на них неприятности.
– Мы ничем не хуже остальных, запомни это. Я работаю, как и все. Тружусь во имя победы, только по-своему. Те, кто живет напротив, не делают даже этого. У тебя только одна жизнь, Глори. И нужно прожить ее с толком. Хватай все, что можешь схватить, прежде чем кончишь, как бедняга Джим: пятьдесят футов глубины, и рыбы проплывают над его телом, упокой, господи, его душу!
Когда Глория вернулась обратно на перрон, мама выпрашивала сигареты у солдата.
– Что-то ты долго! – рассмеялась она. – И юбка до сих пор заправлена в трусики. Ну и вид у тебя… Ну-ка, а теперь ты присмотри за Сидом, пока я прогуляюсь с этим славным малым.
Она подмигнула:
– Я недолго.
– Мама! – позвала Глория, чего-то испугавшись, когда перо на берете ее матери исчезло в толпе. Вернется ли она? Глории стало нехорошо, но она послушно взяла за руку брата.
Долго еще ехать? – подумала Мадди в сотый раз. Совершенно невозможно понять, где находится этот длинный грязный поезд, направлявшийся на восток, с его сырыми, вымазанными сажей вагонами и сиденьями с обивкой цвета коричневой подливки. Она всмотрелась в овальную дыру посреди окна, тот крошечный кусочек, который не был заклеен на случай налета. Но все, что она видела, – насыпи, черные от сожженной травы.
Она давным-давно съела сэндвичи и теперь допила последние капли молока из медицинского пузырька. Но остался еще кусочек шоколада, прилипший к подкладке габардинового школьного макинтоша. Айви сунула плитку ей в руку, когда провожала на вокзале, и попросила охранника, чтобы высадил ее в Лидсе.
Она чувствовала себя глупо с табличкой, повешенной на пуговицу, и сняла ее, не желая выглядеть пакетом, который нужно доставить в Бруклин-Холл, Сауэртуайт. А это что еще за деревня – жестяные лачуги с крышами из рифленого железа?
Вагоны