мольбу об исходе из обстоятельств, по определению безысходных, можно адресовать лишь тем, кому очень новы эти лабиринты, эти обстоятельства. А пока он тут жует пресный хлеб, время стирает этот его статус.
– Остальная страна в норме.
Тэк развернулся с ножом в руке.
Он вздрогнул, хотя и понимал, что Огненный Волк всего-навсего режет продукты.
– Вчера, кажется, меня подвез парень – у него в машине валялась лос-анджелесская газета. На Западном побережье нормально. А потом меня подобрали две женщины; у них была филадельфийская. Восточное побережье в полном порядке. – Он снова опустил глаза на кипу газет, посмотрел, как его толстые пальцы с обгрызенными ногтями пачкают их, оставляя крошки, следы маргарина, потеки желе. – Это только здесь… – Он пожал плечами, гадая, как принял новость Тэк: хорошо это, плохо, поверил ли вообще. – Видимо.
– Нальешь кофе? – предложил тот.
– Ага. – Он обогнул кресло, снял эмалированный кофейник с конфорки; пока наливал, ручка жгла костяшку.
В чашках разрослись блестящие диски – один, затем другой, черные, без намека на прозрачность.
– Поедим там.
На подносе, над тарелками с яичницей, ветчиной и хлебом, между большими пальцами Тэка выросли два янтарных стакана. Тэк развернулся к бамбуковой занавеси, и бренди прошило светом.
В комнате, снова сев на кровать, он держал тарелку на сведенных коленях, пока не начало жечь. Приподнимая ее за один краешек, потом за другой, он гарпунил куски ветчины в подливе или грузил их на вилку пальцем.
– Удивительно, что делает вустерский соус с яичным порошком, – с набитым ртом заметил Тэк. – По счастью.
Он укусил крохотный кубик чеснока; в горящем рту расцвела мешанина вкусов; эта путаница напоминала много хорошего, но не выдавала основы букета (тарелка уже наполовину опустела), за которую мог бы зацепиться язык.
– Раз у нас не только завтрак, но и ужин, – сидя за письменным столом, Тэк налил себе еще стакан, – я считаю, бренди уместен.
Он кивнул; янтарная колбочка потерялась в его крупных пальцах.
– Очень вкусно. – Он глянул на тарелку и пожалел, что нет овощей; хоть бы даже и латука.
– Уже придумал, куда двинешься? – Тэк допил второй стакан, налил еще и протянул бутылку.
Бутылке он покачал головой, а на вопрос пожал плечами.
– Можешь поспать здесь.
Он флегматично подумал: артишоки. Потом глянул на плакаты.
– Любишь ты С и М, а? – И понадеялся, что пища во рту заглушит этот комментарий.
– Мм? – Тэк глотнул кофе, и кофе заклокотал. – Зависит от того, с кем я. – Он поставил чашку на стол, открыл боковой ящик, сунул руку. – Видал такое?
Орхидея.
Медные лезвия вдвое длиннее, чем у него, сильнее изогнуты. Основания узорчатых ножей вправлены в листья, и раковины, и когти на прихотливом браслете.
Тэк приставил острия к груди вокруг левого соска, нажал, поморщился – и уронил орхидею на колени.
– Тебя не вставляет, да? – Кольцом на груди в желтой шерсти вспыхнули точки уколов. – Красивая вещь. – Он