золотая цепочка с таким же крестиком, часики с браслетиком, брошь дорогая и
остальное по мелочи. Потому и достал из тайника, что Лизонь- кой от всего этого пахло. Пётр Леонтьевич – когда совсем тоска заедала – возьмёт, разложив на ладони, прижмётся лицом ко всему, вдыхает запах её. Тоскует и плачет. Сейчас сидя на полу, он уничтожающе корил себя за опрометчивый поступок, нена- видя свою сущность за проявленную слабость к женскому полу:
«Кто тебя за язык-то тянул, идиот, ты!.. предлагая ей супруже- ство?!.. Походил бы месяц-другой, ноги бы не отвалились! Гос-
поди!.. в тумане разве рассмотришь, что за тень перед тобой?! С кем связался-я-я?! – уличная девка! проститутка последнюю па- мять о Лизоньке спёрла! Чтоб ты ко дну пошла вместе со своим кораблём, на чём уплыла. Гундосил, дурак стары-ы-й, – собирай вещи, Ниночка, поехали ко мне жить… – Эх ты!..пошляк, ты
несчастный! Ведь можно было сделать гораздо проще. Почему бы тебе, не пойти на панель, к примеру – на Садовую улицу но- чью?.. Оттуда сразу трёх проституток домой притащить!..». К
представителям закона обращаться не стал – себе дороже вый- дет, а то и жизни можно лишиться. В тот месяц, когда у Петра
Леонтьевича исчезла бесследно и третья жена, он впал на время в отчаянье. Мысленно перебирал по памяти в прошлом все слу- чаи, которые скандалами закончились, при этом подумал, – не
наколдовал ли кто?.. Но подобных примеров на ум не приходи- ло, если не брать в расчёт родню первой жены Лизоньки. Не- много подумав, принял решение, – с женитьбами надо кончать!.. хотя бы на время, а там гляди, если заклятье имеется, вдруг оно потеряет силу от времени, всему-то в жизни есть срок. Погоре- вал, погоревал: не так из-за стоимости драгоценностей, как по
потере памятных вещей жены, может и дальше бы мучился
страданиями, но тут неожиданно пришло время, что о душе по- ра было позабыть – дай бог, самому живым остаться. Общая картина в стране с этим несчастным НЭПом очень уж смахивала
– прямо-таки сильно похожей была – на то, когда вдруг – про- двинутой в рассуждениях земляной жабе вздумалось переполз- ти от одной помойной ямы к другой, к той что, напротив – через дорогу. Поскакала бедняжка, переваливаясь с бока на бок: по
пути думает, предвкушая насыщение утробы, – там непременно мух и комаров должно быть больше. Но тут вдруг, откуда ни возьмись, пролётка по мостовой несётся, а в ней ломовой из- возчик в стельку пьяный: за вожжи уцепился, борода по ветру развевается, усы вразлёт, глаза выпучил и орёт матерно хуже
душевнобольного: «Поберегись!.. мать вашу, перемать!..». Куда уж тут беречься?! Жаба и крякнуть не успела – только брызги разлетелись в разные стороны из-под железного обода колеса.
На мостовой после этого след остался, как и от НЭПа – малень- кое мокрое пятнышко и ещё шкурка какая-то вроде бы лежит.
Валялась эта шкурка ещё пару дней, а потом совсем раскатали и подошвами в пыль превратили.