друзей. Помещение куда они вошли прокурено насквозь: тяжёлый спёр- тый воздух, всё пропиталось, вероятно вместе с крышей. На об- лезлой, ободранной и покрытой паутиной трещин печке, засте- ленной пожелтевшими газетами, стоит трёхлитровая банка до
половины заполнена ржавой хамсой. Постели разбросаны, а по- среди самой широкой кровати гитара лежит, что мгновенно
привлекло взгляд Кости, после чего на весь остальной раскар- даш, он уже не обращал внимания. С весёлой откуда-то взяв- шейся ноткой в голосе, спросил:
– Кто-то из вас на гитаре играет?
– Это вон – Ганс, у нас побренькивает одну и ту же песню, дру- гих он не знает, как его из Ленинграда в Воркуту по этапу везли, ещё цыганочку играет, но танцевать некому, – сказал Иван.
– Можно попробовать? – спросил Костя.
– А чё там пробовать – бери и тренькай, – ответил Иван.
Костя взял гитару, подвинув к себе табуретку, поставил на неё одну ногу, а правую сторону корпуса гитары положил на колено. Указательным пальцем, не притрагиваясь к струнам на грифе,
провёл по всем струнам, прислушиваясь к звучанию самой гита- ры. Гитара издала звук, который его удовлетворил, после чего
несколько минут настраивал инструмент до нужного звучания, наконец, поднял голову, сказал:
– Я в Одессе хоть и не был, всё мечтаю попасть туда, но эта песня про меня.
Клацнул звучно серией пальцами ногтей по струнам и так ду- шевно запел, что сразу всех очаровал, Иван так тот и рот рас- крыл, а Костя тем временем душевно пел: «Я вам не скажу за
всю Одессу, вся Одесса очень велика, но и Молдаванка и Переса обожают Костю моряка…». Следующая песня также посвящалась Одессе: «На Молдаванке музыка играет, на Молдаванке пьяные поют, на Молдаванке прохожих раздевают, на Молдаванке
блатные все живут. На Молдаванке есть красивый домик, там днём и ночью занавешено окно, а в этом доме живёт мой друг, мой Колька, ах не влюбляйтесь девушки в него…». Концерт затя- нулся надолго. Костя заканчивал петь одну песню, просили ещё спеть, а в репертуаре у него их было много – до двухсот. Боль- шинство этих песен – позже назовут «Шансоном» – тогда это
называлось блатными песнями и даже песни Высоцкого – по
непонятной причине входили в этот список, которых Костя знал много, подражая его голосу. Немного уже подустав, Костя как
бы в завершение концерта, с особой душевностью, и самой игре на гитаре, – что выражалось в преломлении грифа по отноше-
нию корпуса гитары и от этого приёма игры струны на ней начи- нали звучать протяжно и жалобно петь. Перебирая струны паль- цами, отчего каждая струна плакала в своей тональности, спел
свою одну из любимых песен: «Шутки морские порою бывают, жестоки. Жил был рыбак с черноокою дочкой своей. Пела, пля- сала, росла, словно чайка над морем. Крепко любил её старый рыбак Тимофей…». Наконец Костя умолк, затихли последние аккорды, сложил руки на грифе гитары, в ожидании отзывов в свой