Так что пробуйте совать ей в зад. Если сильно тугой, смочите друг другу члены своими трахнутыми ртами, сраные вы обезьяны!
– Нет! – пропищала Штэлла. Но её не услышали. Развернули, разорвали на ней всю одежду, откинули тряпки в сторону, поставили на колени и припёрли щекой к холодной стене. Больно заломили руки за спину и несколько раз шлёпнули по ягодице, аж до пекучей красноты.
– Да, сука, да! – крикнул один из головорезов, плюнул на палец и засунул его в задний проход. Ужасная боль пронзила Штэллу. Она никогда подобного не испытывала, и могла бы сейчас радоваться одиноким посиделкам в таверне и слушать: “Дорогая, позволь угостить тебя пьянящим ароматом бархатного вина, а потом я укутаю твоё идеальное тело мягким одеялком из фиолетовых роз, и мы будем пронизаны нежностью друг к другу целую ночь”, “Малышка, меня зовут Рубилони, я герой Солнца и страж Файенрута. Приглашаю на танец любви. Буду самым верным на свете. По крайней мере, сегодня”, “Мадама, у тебя хорошенькая грудь, и я вот подумал, я тоже ничего, и ещё я имею монеты, мне они легко даются как заработок… Понял, я пошёл”, “Что пьёшь, красивая? Давай, следующая за мой счёт?”, “Детка-красотуля, ходем отседаго. У меня здеся хата есть, пойла навалом, стоит у меня долго”, “Изысканное существо страны грёз, пойдём прогуляемся по вечернему Файенруту. В парке цветёт голубая лилия, и когда лунный свет пронизывает её лепестки, она блестит. Но не так блестит, как нежность твоих глаз, а куда тусклее”. И таких комплиментов ей было мало. Штэлла хотела приключений на свою попу. Но не обдумала она, что попа не безгранична, и приключения могут оказаться куда проникновеннее по своей сути, чем попа того вынесет. И она готова уже на что угодно, лишь бы этот гад вытащил из её зада свой упругий палец, и она снова оказалась в своём уютном домике с запахами ванили, выжимками из ягод и пряными маслами. И гад вытащил палец, понюхал его и облизал. Ему что-то не понравилось, он стукнул её кулаком в ухо и захохотал. Писк в голове заглушил мерзкий смех, Штэлла расслабилась и начала медленно сползать на землю, шурша своей гладкой румяной щекой по шероховатой холодной стене.
– Ты что наделал, козлище?! – разгневался головорез, ожидающий очереди, и пихнул товарища в плечо.
– Не люблю, когда брыкаются. Пустя полёжает, угомонится. У ней попка такая мягенькая, тугенькая, что от этой отвратительной мягкости мне схочалось ей всадить с кулака. Но не в ухо, в твёрдый затылок. Просто кулак соскользнул. И попал в, мать его, мягенькое отвратительное ухо. Фу! Нельзя быть такой мягкой. Нужно иметь меру. Представь-ка, чтоба все такое мягкое тельчице имели. Мамки тогды от родов посканчивались бы к херцам. У мамок всё там твёрдое.
– Придурошная ты падла, Стэйнрок. Во-первых, мамки не через жопу рожают. Хотя в твоём случае всё возможно. Во-вторых, соблюдай очередь! Вдруг ты её навсегда угомонил? Я труп трахать не стану, – он злобно зарычал. – Если она издохла, я тебя трахну!
– А я говорил, что вам пора уже друг друга оприходовать, – насмешливо заметил