во сне от кошмарных сновидений, в которых по новой переживал еще более кошмарную действительность.
А тем временем Лупцов нашел в доме большую кастрюлю и приготовил на паяльной лампе рисовую кашу. Половину он выложил в алюминиевую миску и поставил остывать – для собаки.
Плотно позавтракав, он бесцельно побродил по дому, еще раз заглянул в подзорную трубу и, чтобы чем-то занять себя, решил прогуляться до леса, посмотреть, что собой представляют эти убийственные джунгли вблизи. Лупцов даже повеселел, размышляя о собственной судьбе, зачем-то забросившей его на этот маленький островок, который, как и все остальное на Земле, вскоре должен был исчезнуть под чудовищным натиском невесть откуда появившейся голубой заразы. Вопрос откуда все это взялось, больше не интересовал его, поскольку даже правильный ответ не мог ничего изменить. Неизбежность конца больше не пугала его, тем более что смерть имела такой привлекательный вид, а сам процесс умирания не нес в себе ничего таинственного.
Люцифер проснулся, когда Лупцов снимал с гвоздя двустволку хозяина дома. Пес вопросительно посмотрел на человека, и тот сказал ему:
– Ты поешь. Со мной ходить не надо. Сиди дома. Ты же глупый, ткнешься мордой в эту гадость – и все, помрешь. – Словно понимая человеческую речь, Люцифер подошел к миске с кашей, обнюхал ее и, громко чавкая, принялся есть.
Лупцов нажал на рычажок, разломил ружье пополам и, к своему удовлетворению, обнаружил там два патрона. Ружье оказалось заряженным.
Даже привыкнув к серебристо-голубому покрову, Лупцов был потрясен тем, что увидел в лесу. Глазам его предстала совершенно невероятная, живописная картина. Переплетенные кроны деревьев превратились в сплошной, без единого просвета, бирюзовый монолит, под которым невозможно было пройти в полный рост. Благодаря роскошным шубам расстояние между стволами сильно сократилось, а в некоторых местах деревья совершенно сомкнулись, образовав живую стену. Немногочисленные извилистые проходы соединялись в лабиринт, и Лупцов с содроганием представил, как эта колоссальная актиния пожирает где-то внутри себя все, что могло послужить ей пищей: птиц и зверей, пресмыкающихся и насекомых.
Сапоги Лупцова сантиметров на пятнадцать утопали в плесени, она отвратительно чавкала под ногами, сочные стрелки ее глухо лопались, оставляя на голенищах мокрые маслянистые следы.
Лупцов долго бродил по опушке и любовался этими дикими, фантасмагорическими пейзажами. Он думал о том, что Иоанн, в стремлении запугать своих современников, слишком переусердствовал в описании конца света. Все выглядело гораздо гуманней и приличнее, без эффектных аллегорических всадников и чудовищного зверя. На самом деле конец света был стерилен, как кипяченый скальпель, и столь же действенен. Гибель планеты можно было назвать даже красивой, поскольку все безобразное, все, что изуродовал человек, перестраивая мир на свой скудоумный лад, в считаные часы исчезло под этим удивительным покрывалом. Природа сама исправила