и горло раскаленным железом. А тень Гомера продолжала петь. Неподалеку старый Анаксагор[18], лысый и седой, чертил циркулем какие-то фигуры в пыли. Демон вливал ему в ухо кипящее масло, но не мог вывести мудреца из задумчивости. Монах увидел еще множество людей, которые на мрачном берегу пылающей реки спокойно читали, размышляли или беседовали, прогуливаясь, как учителя с учениками, в тени платанов Академии. Один лишь старец Тимокл держался в стороне и качал головой, как человек, все отрицающий. Падший ангел размахивал факелом перед его глазами, но Тимокл не желал замечать ни ангела, ни факел.
Онемев от изумления, Пафнутий обернулся к зверю. Но тот исчез, и монах увидел на месте Сфинкса женщину, лицо которой было закрыто вуалью. Она сказала ему:
– Вот, запомни: таково упрямство этих неверных, что и в аду они остаются жертвами иллюзий, соблазнявших их на земле. И смерть не помогла им, ибо очевидно, что недостаточно умереть, чтобы увидеть Бога. Те, кто не познал истину, живя среди людей, не познают ее никогда. А что такое демоны, жестоко карающие эти души, как не божественная справедливость? Вот почему эти заблудшие не могут ни увидеть ее, ни ощутить. Чуждые истине, они не осознают, что им вынесен приговор, и даже Бог не может заставить их страдать.
– Бог может все, – сказал антинопольский настоятель.
– Он не допускает абсурдности, – ответила женщина. – Чтобы их наказать, нужно было бы сначала их просветить, а если бы они познали истину, то уподобились бы избранным.
Между тем Пафнутий, исполненный страха и волнения, вновь склонился над бездной. Он заметил тень Никия с цветочным венком на голове, улыбавшегося под сенью испепеленных миртов. Рядом с ним Аспасия Милетская[19], в элегантном шерстяном плаще, говорила ему, казалось, сразу и о любви, и о философии, настолько мягким и благородным было выражение ее лица. Падавший на них огненный дождь казался им прохладной росой, ноги их, как по мягкой траве, скользили по горящей земле. Увидев это, Пафнутий пришел в ужас.
– Боже, – воскликнул он, – срази его! Это Никий! Пусть он плачет! Пусть стонет! Пусть скрежещет зубами!.. Он согрешил с Таис!..
Пафнутий проснулся в объятиях моряка, сильного, как Геркулес, который тащил его по песку, крича:
– Тише! Тише, друг мой! Ради Протея, старого пастуха тюленей! Ты мечешься во сне, и если бы я не удержал тебя, ты упал бы в Эвностос. Клянусь матерью, продававшей соленую рыбу, я спас тебе жизнь.
– Благодарю Бога за это, – ответил Пафнутий.
И, поднявшись на ноги, он пошел вперед, раздумывая над видением, посетившим его во сне.
«Это видение, – сказал он себе, – несомненно, неправильное; оно бросает вызов доброте Господа, представляя ад как нечто нереальное. Оно, несомненно, от дьявола».
Пафнутий рассуждал так, поскольку умел отличать сны, которые посылает Господь, от снов, которые посылают падшие ангелы. Такое знание чрезвычайно полезно для отшельника, постоянно окруженного призраками, ибо, отдаляясь