усопших героев. Перед палатками стояли вонзенные в землю копья, и золотые щиты висели на шестах в окружении лавровых ветвей и венков из дубовых листьев. Там все было сон и безмолвие. Но над амфитеатром, заполненным зрителями, висел гул, будто гудение пчел в улье. Все лица, красноватые в отблесках пурпурной завесы, колыхавшейся перед их глазами, обратились с выражением любопытствующего ожидания к этой большой тихой площадке, занятой курганом и палатками. Женщины, смеясь, ели лимоны, а завсегдатаи театра весело переговаривались, сидя в соседних рядах.
Пафнутий мысленно молился, остерегаясь суетных речей, но его сосед начал жаловаться на упадок театрального искусства.
– Когда-то, – сказал он, – искусные актеры в масках декламировали стихи Еврипида и Менандра. Сейчас же трагедии не декламируют, их изображают, и от божественных зрелищ, которыми Вакх услаждал себя в Афинах, мы сохранили лишь то, что какой-нибудь варвар, даже скиф, может понять: позы и жесты. Трагическая маска, в отверстие которой вставлялись металлические пластины, усиливавшие звучание голоса, котурны, возвышавшие персонажа до уровня богов, трагическое величие и пение прекрасных стихов, – все это в прошлом. Мимы, балерины, неприкрытые лица заменили Павлов и Росциев[20]. Что сказали бы афиняне эпохи Перикла, увидев на сцене женщину? Женщине непристойно выступать публично. Мы низко пали, если позволяем подобное. Так же, как верно то, что меня зовут Дорион, верно и то, что женщина – наш злейший враг и позор земли.
– Ты говоришь мудро, – ответил Пафнутий. – Женщина – наш худший враг. Она доставляет удовольствие, и этим-то она и опасна.
– Клянусь бессмертными богами, – воскликнул Дорион, – женщина дает мужчине не удовольствие, но грусть, переживания и черные мысли! Любовь есть источник самых больших наших горестей. Послушай, незнакомец: в молодости я побывал в городе Тризине в Арголиде и видел там миртовое дерево с невероятно толстым стволом; листья его были испещрены маленькими дырочками. Вот что рассказывали жители Тризина об этом мирте: царица Федра, когда она была влюблена в Ипполита, целыми днями томно лежала под этим деревом, которое можно увидеть и сейчас. Смертельно скучая, она вынула из своих белокурых волос золотую булавку и стала прокалывать листья дерева с пахучими ягодами. Все листья были проколоты ею. Ты знаешь, что, погубив невинного юношу, которого она преследовала своей кровосмесительной любовью, Федра постыдно умерла. Она закрылась в супружеской спальне и повесилась на своем золоченом поясе, зацепив его за крючок слоновой кости. Богам было угодно, чтобы листья мирта, ставшего свидетелем столь пагубной страсти, вечно хранили свидетельство этого. Я сорвал один такой лист и поместил в изголовье своей кровати, дабы он был постоянным напоминанием мне о том, что не следует предаваться безумствам страсти, и дабы укрепить меня в учении божественного Эпикура, моего наставника, который учит нас, что желание опасно[21]. Но ведь любовь – это болезнь печени, и