Дмитрий Калмыков

Записки уездного учителя П. Г. Карудо


Скачать книгу

действительно не было. Мой спутник так умел втереться в разговор, столь был внимателен к словам и самим жестам собеседника, что у того не было ни малейшего шанса что-либо скрыть. Я поймал себя на мысли, что и со мной Федор Кузьмич заговорил довольно ловко и запросто, и вот уже знает обо мне довольно многое.

      Словом, после всех ухищрений нам удалось выяснить, что у некоего кузнеца гостит деверь, прибывший к родственнику из соседней деревни на собственной лошади. Мы отправились к кузнецу, и после долгих препирательств тот открыл своего деверя и его лошадку. Деверь этот оказался довольно молодым еще крестьянином, с лицом, невероятно заросшим бородой, которая, по-видимому, добавляла ему не менее десятка лет. Вообще, он оказался мужиком чрезвычайно умным, хотя ум этот был такого свойства, что, пожалуй, мог только раздражать окружающих. Поначалу он страшно перепугался и принялся было молить Христом-Богом не отбирать лошади, но довольно скоро понял, что его имуществу ничего с нашей стороны не угрожает. Наоборот, очень скоро он сообразил, что имеет хороший шанс поживиться, и стал беспощадно торговаться, назначая цену, впятеро превышавшую даже довольно щедрое предложение Федора Кузьмича.

      – Судите сами, – бормотал деверь. – Риск-то каков! Потом не воротишь…

      – Так что ж ты, братец, одним махом и телегу и клячу окупить хочешь, да на сладки пряники чтоб осталось? – тщетно возражал Федор Кузьмич.

      Наконец, о цене договорились, и можно было двигаться в путь.

      Сейчас мой отъезд из Весьегонска представляется весьма комичным, хотя тогда я был весьма и весьма раздосадован. Во-первых, предстояло тридцать верст трястись на телеге, во-вторых, возничий наш наотрез отказался заезжать на станцию за моим багажом, который мне все-таки пришлось волочь самостоятельно (правда, не без помощи Федора Кузьмича) до дома кузнеца, в-третьих, до выезда из города я обязан был лежать на телеге и изображать умирающего больного, едущего благословиться в последний путь у единственной тетки. Федору же Кузьмичу была отведена роль поверенного.

      – Его превосходительство – человек набожный, – пояснял хитрый деверь. – Такой транспорт не посмеют законфисковать…

      Выдумка пришлась явно по вкусу Федору Кузьмичу, на возничего нашего он взглянул даже не без уважения. Словом, так и тронулись. Как только я улегся на телеге, возничий совершенно по-хозяйски присыпал меня соломой.

      – Эдак вид боле жалкий, – пояснил он.

      Федор Кузьмич был полностью доволен и, кажется, весел. Хоть я и досадовал на него за отсутствие сопереживания моему шутовскому положению, однако ж сознавал, что в лице его обрел ценного знакомого. Из его рассказов можно было заключить, что в Устюжне он знает всех и вся, принят во всех лучших домах, свой человек в обществе и прочее.

      – Кстати, насчет общества, не переживайте сильно, – утешал меня Федор Кузьмич. – У нас, конечно, не столица, но людей интересных много, не заскучаете. Вот взять хоть нашего барона! Такой типаж и в Петербурге, пожалуй, не сыщете. А ну, стой! – крикнул он вдруг вознице.

      – Что