забрать счастье у другого, и разбить замок его Веры. На самом деле это борьба всего низменного, всего грубого и атавистического, со всем возвышенным, более совершенным и самодостаточным.
Тут Висталь задумался на минуту, и несколько отстранившись, с горькой усмешкой тихо проговорил: Да…Отче, пожалуй, так поступали все родоначальники существующих ныне вероучений. Так поступает всякий, кто хочет создать нечто новое, нечто не существующее до сих пор. Глубочайшее заблуждение, – что человек всегда будто бы выстраивал замки друг подле друга. В большинстве случаев он разрушал одни, и выстраивал на их месте новые. И Вера, превращённая в организацию, – Вера, как выстроенный замок с обнесённым вокруг забором, – Вера, как поместье, = как это по-человечески! Человек всегда стремился к постройке своего собственного кондоминиума. Он хочет создать своё домовладение, обнести его высоким забором, – он всегда и всюду жаждал лишь собственности. И здесь он хочет материализовать все эфемерное, всё что попадает ему в руки, иначе эти руки не могут чувствовать, не могут ощущать ничего. Ему необходимо видеть и ощущать своими простыми архаическими органами чувств, чтобы понимать и верить, что это – есть, что это действительно существует. Он так жаждет определённости!
Я понимаю Отче. Вера, – не воплощённая в философему вероучения с её убедительными «неопровержимыми» апологетами, – бестелесна! Она не может быть ощущаема грубыми сенсорами, – «дланью рассудка», ведь она бесформенна, а значит без сущностна для него. И требует, чтобы её возвели в форму, неважно в какую. Важно то, что она становиться осязаемой, с атрибутами, которые можно лицезреть, трогать, пробовать на вкус, нюхать или хотя бы созерцать. Этим она приобретает силу реальности, – нечто, с чем надо считаться, нечто повелевающее в действительном мире, – дисциплину, руководящую, доминирующую и определяющую всё и вся в бытии его сознания. А главное, в глубине своего сердца, человек хочет стать причастным к этой дисциплине, – к её Великой силе, и столь же Великой власти.
Прости отче! Видимо ты не сможешь помочь мне. Твои слова верны. Они правдивы, но видимо правда, как бы она не казалась высока и единственна, всё же не одна на этом свете. На самом пике горы вполне могут умещаться не только Луна и Солнце, но и два, или даже три Солнца.
А может быть условием счастливого существования должно служить незнание и не чувствование? Неимение ничего в душе, – ни глубокой Веры, ни проникновенного знания, может быть это, на самом деле обеспечивает благоденствие? Но в таком случае кто нас толкает к этому знанию, словно к преисподней? Неужели всё же тот мифический Дьявол, искусивший однажды сорвать яблоко познания с Древа жизни? Или может быть есть ещё что-то, что заставляет нас искать истину? И какие глубины нашей души, в конце концов, заставляют нас искать Веры, как последнего спасения от беспощадной холодной истины мироздания? Не есть ли во всём этом коварная улыбка Создателя, который, сначала