нею рядом.
– О чем пишут? – спросил я.
– Да как всегда. Не странно ли? Что летом вроде как ничего не происходит?
– И про Луну ничего нет?
– Они там начали обратный отсчет, и все.
Мама посмотрела на меня поверх газеты, нерешительно улыбнулась. Я не хотел, чтобы она так улыбалась.
– Прямо как твое стихотворение, – сказала она. – Обратный отсчет.
Я кивнул, мне хотелось помириться с ней.
– Кстати, можешь ее брать.
– Луну? – Мама засмеялась и отложила газету.
– Машинку, – сказал я.
– Когда она свободна?
– Ну да. Она большей частью свободна.
– Не пишется?
– Пока нет.
– Ты сколькими пальцами печатаешь?
– Двумя.
– Медленно получается, верно?
– А что?
– Хорошо бы, наверно, побыстрее?
Надо быть с нею терпеливым.
– Дело не в быстроте. Надо ведь и подумать немножко, правда?
– Или помечтать.
7
Сразу после полуночи я тихонько выбрался из дому. Небо посыпало фьорд сахарным песком звезд, а луна размешивала его желтой ложкой. Мы уговорились встретиться возле купален, где была зачалена моторка. Я бежал сквозь чуткую, прохладную темноту. Непобедимый. Хайди уже пришла. Ждала меня. Вся ночь в нашем распоряжении. Я помог ей сесть в моторку, отвязал швартов, врубил движок и сел у румпеля. Мы обогнули Сигнал, где маяк, мертвый маяк, помигал нам и где не стоял Ивер Малт с биноклем, который я ему отдал, и не следил за нами. Мы не хотели никого будить. Шли тихо, словно челнок швейной машинки, что вспарывала и закрывала швы в волнах. Скоро мы уже увидели Илльернет, Стейлене, пролив Дрёбак и Фердерский маяк. Небо по-прежнему сыпало на фьорд сахарный песок, а луна размешивала его в глубине. Хайди села рядом со мной, положила руку на мою, сжимавшую румпель, и мы вдвоем правили туда, куда стремились оба. Я заранее продумал все, что скажу, и все, что затем сделаю. Если не сейчас, то никогда. Я был уверен в себе. Давно не чувствовал такой уверенности. Прислонился к ее плечу. Чудесное начало. Тут я непревзойден. Потом меня заинтересовала ее спина. Спину недооценивают. Спиной злоупотребляют. А ведь спина – самое замечательное, что у нас есть. Я провел пальцами по этому неровному ритмическому столбу. Хайди позволила. Позволила продолжать, с одной рукой на румпеле, накрытой ее ладонью, меж тем как другая рука отправилась в большое путешествие по ее коже, пока что поверху, отрывочными, короткими движениями, которые приведут меня внутрь. Луна все размешивала песок. Мимо прошел грузовоз, железо в воде, два иллюминатора над самой ватерлинией, похожие на белые колодцы, наклоненные к западу, – сперва я думал, что нас качают носовые волны от этого тяжелого ночного судна или сильная кильватерная струя, но качке не было конца, она слабела, и становилось только хуже. Вода и ветер швыряли моторку, мы стояли вольно, среди пены и бурунов,