стучит внутри его головы.
Кап-кап.
Кап-кап.
Он впился ногтями в простыню и стиснул зубы. Еще одна попытка сменить положение сорвала с его губ болезненный стон. На глазах невольно выступили слезы.
Кап-кап.
Кап-кап.
Он кое-как перевернулся на спину и уставился в потолок. Лицо пылало, на висках выступил пот. Тяжело дыша, Винсент откинул одеяло, медленно согнул правую ногу и до крови прикусил губу, чтобы не закричать. В бедро будто вонзился раскаленный штырь. Он снова поморщился, глубоко вдохнул, затем осторожно, опираясь ладонями о постель, приподнялся и взял с тумбочки стакан воды. За последний месяц это был уже четвертый или пятый рецидив – прежде так часто боль не возвращалась никогда. Влажность. Проклятая северная влажность. Доктор Кавендиш, что лечил его в Ливерпуле, пришел в ужас, когда узнал, что Винсент уезжает в Западный Йоркшир.
– Местный климат вас убьет! – заявил он тогда. – Тепло. Тепло и сухость, – раз за разом повторял Кавендиш, вбивая это в голову Чейза как таблицу умножения.
Винсент не послушал его, такой уж он был всю свою жизнь – самонадеянный, решительный и упрямый, как мул. Или осел – Кристиан чаще всего использовал именно это сравнение. Вспомнив о старшем брате, Винсент разозлился еще больше, и боль, ликуя, с удвоенной силой вцепилась в плоть, как изголодавшийся волк-одиночка.
Кап-кап.
Кап-кап.
Спасение находилось близко. Так близко, что Винсент, стиснув зубы, царапал ногтями живот. Протянуть руку, открыть верхний ящик, и боль уйдет. Пусть ненадолго, но у него будет несколько счастливых дней, а если совсем повезет, то и недель. Доктор Кавендиш говорил, что терпеть нельзя – вроде бы в такие моменты внутри мозга гибнут какие-то клетки и уже никогда не восстанавливаются. Когда их умрет слишком много, умрет и он. Винсент Чейз не хотел умирать, он хотел жить.
Вздохнув, он открыл верхний ящик, где терпеливо ждал своего часа его верный друг – серебряный футляр, обитый внутри алым бархатом, хранящий желанное и ненавистное содержимое. Привычным движением Винсент достал шприц, приладил чистую иглу и открыл пузырек с пожелтевшей этикеткой. Несколько секунд он в раздумьях держал шприц, пока наконец очередная вспышка боли не пронзила ногу. Винсент без труда, даже не включая свет, попал в вену и, прикрыв глаза, медленно ввел лекарство. Положил использованный шприц на тумбочку и откинулся на подушку. Ему казалось, что он чувствует, как яд разливается по телу, направляясь туда, к источнику боли, замораживая ее и заставляя разжать свою раскаленную хватку.
Через несколько минут стало легче. Нога больше не пульсировала, мышцы расслабились, прошла и испарина на лбу. В такие моменты Винсент ненавидел себя. Он яростно презирал всякую зависимость, считая ее проявлением слабости, и вот, словно в насмешку, сам сделался ее рабом.
Как глупо. Желание проявить себя, доказать, что он не трус, обернулось пулей в бедре. И дернул же его черт нарушить приказ командира и броситься в атаку. Тогда Винсенту казалось,