да? – Анна спросила об этом больше для того, чтобы нарушить молчание.
– Ну… в целом, да, – Винсент качнул головой, – но несколько комнат вполне пригодны для жилья.
Еще по дороге к машине она отметила его выправку и четкую строевую поступь, а увидев кожаные армейские перчатки на приборной панели, поняла, что перед ней бывший военный. Сколько же ему лет? Мистер Чейз выглядел даже моложе ее Уильяма, а тот ушел на фронт, едва отметив двадцать третий день рождения.
Воспоминания о муже отозвались болью, и Анна переключила внимание на дорогу, если это слово вообще было применимо к размытой грунтовой тропе с ямами через каждые несколько метров. Фары выхватывали из темноты черные лужи и стволы деревьев, живым коридором выстроившиеся по обеим сторонам дороги. Наверху застыл меж ветвей серебряный диск луны.
– Да, ночью здесь жутковато, – усмехнулся Винсент, заметив выражение ее лица, – но для вас это, наверное, то, что нужно.
– Читали мои книги? – Анна посмотрела на него.
– Нет, но наслышан. – Он тоже повернулся в ее сторону. – Моя домработница от вас без ума. «Пустошь» стоит у нее на одной полке с Библией.
Анна так и не поняла, что он имел в виду – похвалил или высмеял. Что ж, в любом случае она давно привыкла к общественному осуждению, а мистер Чейз, надо думать, типичный представитель сильной половины человечества, считающий, что женщине не место в литературе.
– Следите лучше за дорогой, – беззлобно посоветовала она.
– Нет, не подумайте, что хочу вас задеть, – Винсент, очевидно, решил, что пассажирка обиделась, – просто я не поклонник детективов.
– Что же вы любите?
– Диккенса, Теккерея, – принялся перечислять он, – Гиссинга.
– Вы реалист, – подытожила Анна.
Она начинала проникаться к нему уважением, а пустая беседа превращалась в интересный разговор.
– А вы нет? – спросил он и посмотрел на нее. – Миссис Труди говорила мне, чем заканчиваются ваши книги.
– Пожалуй, мне надо познакомиться с ней поближе, – Анна улыбнулась, – хотя я редко общаюсь с читателями.
Это было правдой. Она бережно собирала отзывы критиков и заметки в газетах, но на вопросы отвечала неохотно – ей было неудобно обсуждать с кем-то свои мысли. Будто кто-то сунул нос в ее личный дневник и теперь жаждет обсудить прочитанное. Анна понимала, что это выглядит странно, но ничего не могла с собой поделать.
– Вот уж не думала, что меня знают на другом конце страны, – пробормотала она.
Он усмехнулся.
– Женщина-писатель – это довольно необычное явление.
– И просто возмутительное? – подначила она, прищурившись.
Винсент пожал плечами.
– Я вырос с матерью-суфражисткой, так что мое мнение субъективно. Но если вам интересно, то я не вижу здесь ничего предосудительного. Гораздо хуже, когда женщина вообще не думает, – последнее он сказал уже без тени улыбки. –