но всё, что Ретане сказала потом, ускользнуло от внимания. Сосредоточившись взглядом на белой шее собеседницы, Беатия живо представила, как сжимает её обеими руками. Как Ретане хрипит, выпучив глаза, и помирает с высунутым языком, словно рейгел Эйзек Гервелекский, которому в глотку набились черви.
– …ты меня понимаешь? – закончила Ретане.
Беатия кивнула – мол, как же тебя не понять, – и взялась обеими руками за горлышко кувшинчика с росой. Если сейчас кинуть его в лицо Ретане, та очень смешно опрокинется на пол, взметнув чёрными, как смола, волосами.
– Беа, ты как будто не здесь, – Ретане села поближе и замахала у неё перед лицом ладонью. – Очнись, Беа!
И Беатия очнулась. С дрожью вспомнила, что только что хотела убить свою соратницу, такую же, как она, фею, да ещё и пленницу обстоятельств. И самое страшное – Беатии чудилось, что гнусные мысли однажды полностью вытеснят её истинное «я». Да, она обожала мучить врагов, но нечисть, черномаги, хибри – это другое! А вот хотеть мучительной смерти Ретане или Карисены…
– Беа, – тонкая рука легла на её запястье, – ты в порядке? Ни о чём не хочешь рассказать Наставнице? Она поможет.
Беатия медленно покачала головой, и у неё вырвался недобрый смешок.
– Некому мне помочь. Оставь меня, Ретане, хоть на время. Если так важно проследить, чтобы я не улетела, посторожи у дверей Школы. Я просто…
– Беа!
– …не хочу тебя видеть, – стряхнув руку золотой феи, Беатия попыталась изобразить улыбку, чтобы смягчить свои слова, но вышел оскал, судя по тому, как Ретане отшатнулась.
– Л-ладно… будь по-твоему. Карисена говорила: если хочешь прогуляться, можно сделать это завтра. Если снег перестанет идти. Да?
– Угу, – Беатия уткнулась в кувшинчик с росой.
После того, как Ретане покинула триклию, что-то тёплое и пушистое забралось к Беатии на колени. Не глядя, зная, кто это, она погладила его свободной рукой и погрузила пальцы в мягкую кошачью шерсть.
– Илли, хороший Илли… что же мне делать?
Лэннери оказался прав – она опасна, в ней течёт тьма. Никому, кроме своей палочки, Беатия об этом не рассказывала, но временами её охватывала ненависть к Школе, к этим стенам, омытым светлой магией, к золотолистам в накидках и даже к блестевшим на блюде сайкумам. Беатия ела, не чувствуя аппетита – словно жевала древесные опилки, а ведь она раньше любила сок волшебных деревьев. Иногда её душила злоба, она задыхалась от бешеного желания ударить Ретане или Карисену, схватиться за палочку и выпустить в каждую из фей по смертоносному лучу. Беатия стала искать спасение в библиотеке, но и там её взор притягивали свитки с описанием ритуалов чёрной магии. Она обнаружила, что ящерицы или маа-змеи больше не кажутся ей безобразными. И почти сочувствовала Илетте Норсальской, не заслужившей такого грустного конца.
А потом всё это проходило, и Беатия вновь становилась собой. И злилась только на одного фея во всём белом свете – на Лэннери.
Чтоб его Мааль