их истлел…
Шкала иная
воздвигнута.
И я, тот, кто умел
и льстить, и клеветать, и быть надменным,
высóко вознесён. Земли не видно.
3
Земли не видно – холод от изгнанья
и холод неба пробирают плоть.
Я пью, чтобы согреться, перестал
писать – и стало легче; перестанут
читать стихи – ещё мне полегчает.
4
Все издергались от твоих пророчеств,
этих вывертов слова, дисгармоний
звука, чтобы по нервам, – надоело.
Ты как будто злорадствуешь, торопишь.
* * *
Боги дали мне виденье событий
предстоящих – умение мне дайте
не проклясть этим знаньем свои песни.
Промолчать-то нельзя. Скажу невнятно.
5
Усталый человек уходит пить,
и медь готова стать вином, стать лёгкой
нехитрою закуской.
Пью один,
чтоб никого не мучить, не смущать
тем, что я вспомню, – старыми стихами…
6
А налей-ка мне что тут подешевле,
похмельнее, считай мои монеты,
сколько есть их, чтобы на них напиться,
как не пьют здесь давно; как раньше пили,
чтоб увидеть двух – Ромула и Рема.
У всего изменились вкусы, виды,
только пойло твоё как будто с той же
бочки грузной, которую украли
мы, юнцы, при какой, не помню, власти,
выпить мало смогли, пролили много.
Ох, кислятина, с гнилостью отдушка,
питуха, сдуру кто, польстясь на цену,
выпьет с нами, пробьёт ток сверху, снизу;
только наши лужёные желудки
римлян выдержат римское такое.
7
Я сегодня пить, мой Метеллий, стану,
не стесняясь пить, как какой из скифов,
как из черепов, за хозяйку пира —
смерть-чаровницу.
Мне сегодня можно, да всем нам можно,
пережившим ужас, дождавшись срока
худшего тирана, залить свободу,
чтобы не стыдно
за года терпенья, года изгнанья,
осторожной, быстрой года оглядки;
и за то, что умер в своей постели
нас убивавший.
* * *
Мы сегодня пить, мой Метеллий, будем,
смесью римских вин ублажая сердце;
а перед тираном уж тем мы правы,
что пережили…
8
Виноградный лёгкий ток
разлучает питуха
с памятью; её урок
выучен не без греха
и забыт не просто так,
а чтоб божий человек
не пил горький смертный мак,
воду из подземных рек.
* * *
Виноградом умудрил
землю нашу юный бог,
в ёмких чанах скорбь давил,
не жалея смуглых ног.
И бурливое питьё,
свежей прелестью дыша,
льётся на сердце моё —
ток