существует у всех на виду, прикинувшись виртуозной имитацией невозможного. По чести, только так и бывает.
Он пялится на гусеничную причёску достаточно долго, чтобы осознать: никто из них не торопится надеть капюшон. На лютом морозе. Бульвар, коричнево-рыхлый, бугрящийся сугробами, видится оттаявшим, почвенно влажным, предлиственным – межсезонным. Недурной у гусеницы эффект присутствия. Да, ей повезло с ресурсами на материальной стороне мира – безвоздушным замкам есть на чём развернуться, но теперь понятно, какой клей держит их на самом деле.
Удивительно и то, что гусеница с её ультиматумом – «Мне нужен союзник» – не кажется навязчивой, приставучей как банный лист, скучной. Рядом с ней не ноют виски, не затекают плечи. Сфера её влияния не пахнет предрассветной тьмой, океаном и миртом, но водорослями Саргасс и горьким апельсином – пожалуй. Впрочем, если сравнивать с дневной ватой, мутная водичка болотца не покажется стоячей, а безвоздушные замки – безвоздушными. Это всё, что нужно знать о его отношениях с дневной ватой.
Раньше он, беглец, эмигрант и гастролёр, полагал держателей пространства особым видом. Позже недоумевал: – «Где я их откапываю?». В конце концов проморгался и признал, что способностью перекраивать лоскуты макрокосма наделены почти все. Большинство привносит нюансы в уже имеющиеся очертания – так гусеница сейчас подретушировала бульвар. Красиво исполнено. Слишком многие, сами того не замечая, создают непростительно унылые картинки, на фоне которых потом и кукуют. Редкие экземпляры творят пространство из ничего, уникумы одухотворяют материю и материализуют незримое. Высший пилотаж.
Отстранённая теория сменяется субъективными песнями опыта. Кого он только ни уличал в сотворении мира, кто только ни принимал комплименты чужому космосу за желание регулярно бросать в нём якорь, ни превращал свои тенистые бухты в куски ватной мякоти, которая есть повсюду и которая обрыдла. Заповедные территории, не подвергшиеся скоропостижной размифологизации, благословляемые, что бы там в своё время ни происходило, можно перечесть по пальцам одной руки.
На то и уникумы.
Они тормозят возле отбитой у снега скамейки, забираются на спинку как на жердь, закуривают.
Школота школотой.
– Как ты думаешь, нас видно с проезжей части? – усугубляет гусеница.
– Сомневаюсь. А что?
– Было бы круто спалиться вот так сразу.
– Да ладно, – отвечает он подчёркнуто флегматично. – Город большой.
– А болотце не очень, даром что расползлось.
– Сейчас середина рабочего дня, – пожимает он плечами.
– Какого дня? – с наслаждением недоумевает гусеница.
– Резонно, – он выдыхает дым сквозь самоедскую ухмылку, пускается в рассуждения: – Но должен же быть стабильный доход у половины фауны. Хотя бы у трети. То есть нельзя исключать, что горстка представителей означенной фауны трудится