клыков этих собак. Германии нужны целые солдаты, а не разорванные в лохмотья.
– И что же было дальше, когда вы …отошли?
– А ничего особенного и не было, господин гауптман. Глядя на то, во что мы превратились, артиллеристы попросту перепахали снарядами и минами этот собачий плац. Те из нас, кто еще мог держать оружие и передвигаться, снова прошли этим полем. Нужно было добить уцелевших собак, сидевших у трупов русских…
– Псы были целыми? – Со странной надеждой спросил Фридрих.
– Нет, что вы, – тяжко вздохнул унтерштурмфюрер СС, – все они были в крови и сильно изранены. Но все равно, каждая доползала до своего «Ивана», ложилась или садилась рядом с ним и охраняла труп хозяина.
Мы перебили к чертям их всех! А потом вошли в деревню, и там тоже перестреляли всех собак. Даже щенков и меленьких, коротконогих дворняжек…
– Можно ли говорить уверено о том, что вы перебили всех из напавших на вас псов? – задумчиво спросил гауптман.
– Конечно, нет, – выпрямляя затекшую от долгого разговора спину, морщась ответил Феллер, – наверняка какие-то бежали в лес, не найдя хозяев, или еще куда-нибудь, это же собаки.
– Понятно. Зверей хоронили вместе с «Иванами»?
– Сразу после боя, мы собрали трупы своих ребят, а хоронить советских выгнали местных. Жарко. Оставлять покойников наверху – себе же дороже. Крестьяне сволокли всех русских в центр, выкопали большую яму, уложили там всех вместе с собаками, и закопали…
Винклер смотрел в окно и слушал молча детали похорон немецких солдат и то, как унтерштурмфюрер попал в Ровно. Из всего услышанного сейчас предельно ясным ему виделось только одно, обратно под Львов, откуда его командировали в этот госпиталь, он вернется очень нескоро…
Да, именно в тот день жители села Легедзино в полной мере начали ощущать на себе страшное дыхание войны. Прятавшимся по подвалам и погребам, им стало не по себе еще в тот момент, когда пушки красноармейцев начали стрелять по выползающим из рощи немецким танкам. От оглушающих залпов советской артиллерии закладывало уши, но селяне, те, кто был посмелее, борясь со страхом, во все глаза смотрели в дверные щели на горящие германские бронемашины и были почти уверены в том, что уж эта-то бесстрашная горстка советских солдат не отступит, упрется, не пустит немцев дальше, а вечером, или в крайнем случае завтра, к ним на помощь подойдут наши армии и, кто знает, может быть, как раз от их Легедзино и начнут выталкивать обратно этого ненасытного упыря-Гитлера? Да и в самом деле, сколько можно Красной Армии выгибаться и отступать? Вот же, пожгли танки, отошли фашисты, значит, уже научились их бить? Хорошо бы только успеть нашим отодвинуть немцев до Польши хотя бы к октябрю. Нужно собирать урожай, закончить с работой в полях, хлеб-то вот-вот начнет осыпаться…
Старый дед Бараненко осторожно выбрался из погреба и осмотрелся. За ним вышла невестка, Петрок, дед Фока с бабкой Галей, старшие соседские дети.
– Ото-о-о-ож, – довольно протянут дед Моисей, – гля, Фока.