росло и ширилось сознание того, что она совершила нечто страшное, непоправимое, и, вскочив на ноги, Дина бросилась бежать, не разбирая дороги…
Стараясь запечатлеть в памяти каждое мгновение последней встречи и в то же время сгорая от стыда, Дина, не поднимая глаз, подливала густой калмыцкий чай засидевшимся у свекрови соседкам в большие разноцветные чашки – Фатьма, привыкшая жить на широкую ногу и любившая поесть, не признавала на столе никакой мелкой посуды. Приняв у Мелеч еще один закопченный котелок со свежим чаем, Дина поставила его на приступок не топившегося летом холодного очага, неотступно думая о Дмитрии: «Как, едва познав любовь, отказаться от нее? Отказаться навсегда? Тогда придется бросить свой дом… Но потерять родину – значит лишиться сердца… Как жить в чужом краю? Да и есть ли там жизнь – там, за льдистыми вершинами гор?»
Старухи читали монотонными бесцветными голосами нескончаемые молитвы, ловко перекатывая четки в узловатых пальцах, или звучно втягивали в себя обжигающий душистый чай, а потом обращали к Дине покрытые каким-то мучнистым налетом рыхлые лица и, обдавая затхлым старушечьим дыханием, нашептывали ей о покорности божьей воле.
Наконец она вернулась к себе и, усталая, опустошенная, заснула, прижимая к сердцу куколку – подарок Дмитрия.
Среди ночи ей невыносимо захотелось пить. С трудом разлепив сонные веки, Дина в темноте нашарила дверь и пошла через залитый лунным сиянием двор в сторону огороженного плетнем навеса. Зачерпнув деревянным ковшиком воды, она услышала какой-то непонятный шорох и, оглянувшись, увидела в расставленных у стены глиняных кувшинах, в которых обычно держали молоко, какие-то неясные тени. Забыв о жажде, Дина пригляделась и с недоверчивым удивлением обнаружила, что из горшков торчат человеческие головы, – вдруг разом, как по команде, они повернулись к ней. В одном из призраков Дина узнала Кази-Магомеда – он обратил на нее мутный взгляд вылезших из орбит мертвых глаз и, еле шевеля непослушными губами, что-то тихо прошептал, остальные головы тоже тревожно зашелестели. Дина с острым любопытством прислушалась к нестройному шепоту и с трудом разобрала:
– Последний… последний…
Звуки, похожие на легкий шелест листьев, сливались с ночными шорохами, и Дина наклонилась к горшку, напрягая слух, но вдруг вместо головы Кази-Магомеда на нее недобро блеснула удлиненными глазами продолговатая волчья морда с разинутой пастью и торчащими острыми ушами. Дина в ужасе отшатнулась и, опрокидывая горшки, из которых посыпались круглые бритые головы, выбралась из-под навеса и побежала в дом, слыша за спиной их дробный перестук. Звук этот был настолько явственным, что Дина, проснувшись, испуганно открыла глаза и увидела во мраке комнаты только что прыгнувшего в окно человека – метнувшись к кровати, он закрыл ей рот широкой ладонью.
– Дина, это я, не кричи, – услышала она тревожный шепот.
Дмитрий убрал руку и тихонько погладил ее по щеке.
– Я