ты знала, какой красавицей она была, – Айшат мечтательно прикрыла круглые, как пуговички, голубые глаза, вспоминая незабвенные, золотые годы юности, – рослая, статная, бедра округлые, шея длинная, белая, будто из слоновой кости, а косы рыжие, роскошные…
– Хватит, хватит! – смеясь, замахала руками Фатьма. – Вспомнила бабка свое девичество!
– Да еще отец – правая рука нашего князя. Сколько богатых ухажеров было, а она влюбилась в этого абрека, – не сдавалась Айшат.
– И никакой он не абрек был, – терпеливо, видно не в первый раз, попыталась возразить Фатьма, – скрывался просто от кровной мести… Иду я как-то за водой, а он со стороны леса подъезжает, ну, я и замедлила шаг, чтобы ему дорогу не переходить. А он, значит, остановился посреди тропы, пялит на меня глаза и не двигается с места, стоит как вкопанный. Пришлось мне его обойти, когда отошла подальше, украдкой повернула голову, чтоб проверить, смотрит ли он вслед, – точно, смотрит. Вот так все и началось. Каждый день меня у родника поджидал – пока подруги набирают воду, молчит, хмурится, а как девушки отойдут, спешится, коня под уздцы возьмет и вышагивает позади, слова сказать не смеет…
Неуловимое щемящее чувство, похожее на дуновение легкого ветерка, на мгновение оживило в ее памяти картины далекого прошлого, даже запахи, звуки и ни с чем не сравнимое ощущение легкости молодого, здорового, полного сил тела – и тотчас улетучилось, оставив в душе лишь тоскливую безысходность.
Фатьма посмотрела на свои неподвижные мертвые ноги и, сдвинув обильно сдобренные сединой рыжие брови, напряглась, безуспешно стараясь пошевелить опухшими пальцами, – багрово – красные, распаренные в горячей воде, они показались старухе еще безобразнее. Вздохнув, она сухо бросила невестке:
– Хватит возиться, устала я…
– Вот так всегда! Слова из нее не вытянешь, я эту историю только из чужих уст и слышала! – проворчала Айшат. – До чего упрямая!
Фатьма, кряхтя, завозилась на своей перине, устраиваясь поудобнее.
– Ну что там еще? Как мы ни таились, узнал отец про него, разозлился – не отдам, мол, за беглого кровника. Ну, я и решилась бежать с ним.
Дина смотрела на свекровь, не веря своим ушам, забыв про ее мокрую ногу, которую держала на весу, собираясь обмакнуть разложенным на коленях полотенцем. Когда таз с водой, задетый выскользнувшей из ее рук тяжелой, безжизненной ногой старухи, с грохотом опрокинулся, выплеснув целую лужу, Дина, наконец опомнившись, виновато засуетилась на полу.
– Она думает, что мы всегда были старыми болтливыми наседками, – подмигнула Айшат Фатьме.
– А ведь вашему худосочному поколению далеко до нас, прежних, – оживилась Фатьма.
Дина невольно бросила взгляд на изборожденное морщинами, будто изъеденное червями, пепельно-серое лицо и прикрытое длинной рубахой рыхлое бесформенное тело с отвисшими, как две пустые сумы, мешками плоских грудей, мирно покоящихся