неразлучным братьям, белел на голубом небе молодецки сдвинутыми набекрень снеговыми шапками, а его склоны темнели глубокими морщинами трещин и расщелин. Незыблемые, недосягаемые, вечные, горы всегда притягивали ее, но сейчас, блуждая в плотном тумане равнодушия, Дина не замечала ничего вокруг себя. Судьба на мгновение приоткрыла дверь в чудесный мир, где живет любовь и сбываются мечты, но она не решилась шагнуть за порог.
Громкие крики заставили ее вздрогнуть и оглянуться – по берегу металась безумная Патимат. Несколько лет назад где-то здесь утонул ее четырехлетний малыш, за которым недосмотрели старшие дети, и с тех пор помешавшаяся от горя несчастная мать целыми днями бродила у реки и без устали выкрикивала имя потерянного ребенка, разыскивая его среди прибрежных валунов.
Вдруг она остановилась, с цепкой надеждой вглядываясь в противоположный берег, сорвала с головы черный платок и, с лихорадочной торопливостью размахивая им, пронзительно, словно раненая птица, закричала, призывая родное дитя:
– Ахмет! Ахмет!
Отразившись от глинистого берега, где сновали у своих гнезд бесчисленные ласточки, ее голос вернулся печальным эхом:
– Нет… нет…
– Ахмет! Сыночек! – снова надрывно выкрикнула в пустоту обезумевшая женщина – и столько неизбывной тоски и смертной муки было в этом вопле отчаявшейся матери, что Дина, не в силах вынести эту боль, сломя голову побежала прочь.
Споткнувшись о спутанные плети раскинувшейся по всему огороду тыквы, она, задыхаясь, ухватилась за изгородь – вдруг плетень, прочно стоявший до сих пор на своем месте, стал неровно, толчками уходить куда- то в сторону, норовя вырваться из ее ослабевших рук. Солнце, ярко вспыхнув напоследок, померкло.
Очнувшись, Дина увидела склонившееся над ней встревоженное лицо свекрови, острые глаза которой ощупывали ее с ног до головы, и, хотя окружающие предметы время от времени двоились и расплывались, от Дины не ускользнуло промелькнувшее в ее взгляде торжество. Между тем, укоризненно качая головой, старуха сердито выговаривала невестке:
– Когда ты, наконец, повзрослеешь, а?
Она встала, тяжело опираясь на руки, и вышла, волоча по цветистому ковру негнущиеся отекшие ноги в шерстяных носках и теплых войлочных башмаках. Недоумевая, Дина вяло следила за назойливой мухой, которая с остервенелым жужжанием билась в стекло, хотя рядом створка окна была открыта настежь.
И вдруг ее осенило: да она беременна, беременна от Дмитрия – в этом нет сомнений! От бурной радости перехватило дыхание, но потом липкий, леденящий страх пополз по спине. В памяти всплыли страшные истории о вечном позоре, проклятии близких и жестоких наказаниях, которым, как она слышала, подвергали женщин, преступивших суровые законы гор. Но Дина упрямо встряхнула головой, прогоняя непрошеные видения: ей не суждено больше увидеть Дмитрия, но у нее будет его ребенок! Кази-Магомед скончался меньше месяца назад, так что ее ни в чем не заподозрят, и малыш будет расти в семье, окруженный любовью,