однажды пригласил Товстоногова в театр Пушкина ставить спектакль «Оптимистическая трагедия» и получил за это Ленинскую премию. Они были властителями дум того времени. У них была цеховая взаимовыручка. Не то, что сейчас.
В институте я общался с Сандро (Александром) Товстоноговым, который учился на параллельном курсе. Иногда приходилось занимать рубль на чай, винегрет. Забегали в «загнивающее» диссидентское кафе «Сайгончик». Это было негласное прозвище кафе на Невском проспекте. Георгия Александровича прозвали Гогой еще в Тбилиси, а сына Александра тоже звали на грузинский манер уже в Ленинграде – Сандро. Когда Сандро работал главным режиссером в театре Станиславского в Москве, то я заходил к нему в кабинет на правах старого знакомого ещё в 80-х годах прошлого столетия. В его кабинете всегда сидели режиссеры Анатолий Васильев (его знаменитые спектакли «Взрослая дочь молодого человека», «Серсо») и Иосиф Райхельгауз. Сандро мне говорил, что они метят на его должность. После смерти отца Сандро вернулся в Ленинград под крыло Кирилла Лаврова.
В 1972 году меня по разнарядке отправили на стажировку в Вахтанговский театр на 3 месяца. Потрясающе! Москва! В Вахтанговском театре великолепные актеры, но режиссура там в то время была не на высоте. И я решил перехитрить судьбу. Переиграть место стажировки и уехать в Ленинград к Товстоногову, где была передовая режиссура и когорта талантливых актеров, да и дочка там жила. Благо еще до начала стажировки время было. Но у мэтра же надо взять разрешение. Приехав в Питер, позвонил Сандро и попросил домашний телефон отца. Сандро дал. Позвонил мэтру, представился, попросил об аудиенции. Товстоногов назначил встречу в театре.
Встретились, как договаривались, в театре. Он провел в кабинет, посадил в кресло за маленький столик, включил свет и направил на меня. На улице был день, и в кабинете было светло. Закурил. Пока закуривал сверлил меня своими рентгеновскими глазами, сквозь мощные линзы в роговой оправе. Я, естественно, волновался.
– Вы главный режиссер? – пробасил мэтр. Голос – отличительная краска мэтра.
– Нет – ответил я.
– Главный национальный режиссер? – снова не унимался мэтр.
– Нет – как заведенный твержу я.
– А почему? – загнал он меня в тупик.
Откуда я знаю, что в голове у чиновников нашего министерства – подумал я, но уклончиво ответил:
– Да у нас свои подводные течения.
– Понятно – сказал Товстоногов. Пауза. – Значит руководство не думает о национальных кадрах.
Он знал, как обстоят дела в национальных театрах и на периферии. Сам прошел школу в Тбилисском ТЮЗе, работал в Алма-Ате
– Какое население в республике, в Элисте? – начал вновь спрашивать меня мэтр.
Плюсовать, врать мэтру, неудобно. Это другим можно навешать «лапшу на уши». Ответил просто:
– Мало.
Георгий Александрович закурил. Я уже приготовился к расспросам о театре, а он неожиданно