грубый – «бетеща» – «брёвна-тряпки-щепки». Можно только догадываться, какой у него был вкус. В ходу был «матрас моей бабушки» – также «тонкий» табак, из сена. И её – самый жестокий, самый невкусный – «вырви глаз». Сюда могли намешать всё, вплоть до пороха.
Как запомнил Сергей Давыдович Давыдов, труднее всего в первую блокадную зиму было ходить за водой к Неве. Скользко. Спускаться к реке приходилось по крутым ледяным горам. На всяком ходоке гнездилась целая гора одежды, иначе можно было замёрзнуть – слишком уж лютой была зима.
И хотя мать заставляла Серёжку ходить именно к реке, до Невы он почти не добирался – просто не мог. Обычно выползал во двор, наталкивал в ведро снега и волок его домой.
Мать каждый раз морщилась, восклицала недовольно:
– Опять снег? Надоел сне-ег!
Случалось, что Серёжа, хотя и не было никаких сил, шёл к реке. Каждому питерцу, к слову, было известно, что Нева – самая чистая река в мире, и самая короткая – от Ладожского озера до Финского залива всего восемьдесят четыре километра, воды солёной в ней нет ни капли, река очень сильная, не впускает в себя солёную воду.
Как-то Серёжа пошёл за водой на реку, споткнулся на мостике и упал. Руки у него были засунуты в карманы – не вытащить. Ведро висело дужкой на локте… И понял он, что не поднимется. Хотя было холодно, дул прошибающий насквозь ветер, ему неожиданно сделалось тепло, хорошо. Он прижался щекой к снегу, стылости которого не ощущал, и затих.
Хорошо, на мосту появился отряд бойцов морской пехоты – направлялся на передовые позиции, моряки мигом поставили паренька на ноги, дали ему подзатыльник, чтобы возродить в остывшем организме биение жизни, и отправили домой.
На улице редко в каком доме имелись целые стёкла – стёкла сплошь были выбиты, их заменяли куски фанеры… Поскольку ни канализации, ни туалетов не было, они не работали, всё было разбито снарядами и бомбами, в каждой кухне обязательно стояло поганое ведро – впрочем, чаще всего эти вёдра выносили в коридор, хотя там они замерзали, и это было плохо, – чистоту блокадники соблюдали неукоснительно, поскольку хорошо понимали: не будет чистоты – будут болезни.
Вообще, все были настолько измотаны, истощены, что если у кого-то на руке случайно появлялась царапина, она уже не заживала – у организма не хватало сил заживить её. Руки, лица у людей были в постоянных струпьях – от голода и холода.
Так в струпьях и ходили. Все. Весь город. Но не сдавались. Этого даже в мыслях не было.
Хряпа
В один из дней мы с Вольтом Николаевичем Сусловым поехали на Васильевский остров, который большинство питерцев любовно зовут Васиным островом, – Вольт Николаевич хотел показать место, где он мальчишкой работал в госпитале.
Мы ходили по улицам острова, рассматривали дома. Нашли бывшую булочную, у которой снаряд в сорок втором году вывернул стену и обнажил лотки с хлебом, стоявшие на полках. Ни один человек не посмел украсть хлеб, а в очереди стояли не менее