Наоборот, здорово заводит. Я чувствую прикосновения человека, которого не вижу, хотя он здесь, совсем рядом. Это стоит того, что будет дальше, вся эта дурацкая преамбула, на буквальном соблюдении которой настаивает Маркус, – добавляет она. – Оно того стоит.
В любом случае, как только мы оба в шкафу, – признается Анна, – в темноте, за закрытыми дверями, между нами возникает физический контакт, и дальше уже нет никаких правил. От робости не остается и следа. Он долбится, как ненормальный, как животное. Это совершенно другой человек. Шкаф ходит ходуном, кажется, будто он вот-вот рухнет.
– И какими способами можно трахаться в шкафу? – не могу я удержаться от вопроса.
– Ты удивишься, – отвечает Анна. – За это время мы с ним пять или шесть раз перепробовали все позы из Камасутры. Однажды он трахал меня так, что шкаф все-таки повалился. Рухнул на ту сторону, где дверь. Мы оказались в ловушке. Маркус даже бровью не повел. Это его еще больше завело. Мы трахались несколько часов. Затем он выбил заднюю стенку, потому что она была наверху. Мы выбрались наружу, голые и все в синяках.
После того, как они вылезли из упавшего шкафа, Анне пришлось выполнить последнюю, заключительную обязанность – вымыть Маркуса. С этой целью они переместились в ванную. По ее словам, это старая-престарая ванная, с кафельным полом и клочьями облупившейся от сырости краски. Кроме того, у Маркуса допотопная керамическая ванна, похожая на лодку, с душем, который свисает с длинного металлического шеста.
– Маркус принимает душ и никогда – ванну, – говорит Анна.
– Почему?
– Он сказал мне, что были случаи, когда люди тонули в ванне.
Эту фразу я комментирую так: понимает ли она, что Маркус цитирует Кассаветиса?
Когда они становятся под душ, Анна намыливает его, энергично трет губкой грудь, бедра, проводит ею под мышками и под мошонкой. После того, как она полотенцем вытирает его насухо, Маркус выходит из ванной, так и не сказав ни слова. Оставляет, чтобы она оделась и накрасилась. Когда Анна готова, она выходит из ванной.
– Вот так у нас все происходит, независимо от обстоятельств. Именно так и никак иначе. А ты когда-нибудь трахалась в шкафу? – буднично интересуется Анна.
Вынуждена признаться, что нет, не приходилось. Услышав рассказ подруги, я чувствую себя удручающе обыкновенной.
Мы несколько минут молча сидим под деревом. В моей голове возникает строчка из диалога, которую герой Марлона Брандо произносит в «Последнем танго в Париже», моя любимая фраза из его монолога, обращенного к мертвой жене, лежащей перед ним в гробу: «Короткое материнское прикосновение в ночи».
Если Маркусу она тоже нравится, я не имею ничего против. Потому что многие великие люди страдали эдиповым комплексом.
Перебираю сведения, рассказанные Анной. Затем делаю глоток из стаканчика и удивленно моргаю. Оказывается, кофе давно остыл.
– Неужели я разрушила твои фантазии? – спрашивает Анна. – Извини, я не хотела. Потому что, несмотря ни на что, Маркус такой милый.
– Нет-нет, –