по свету немало хаживал
и по тьме я изрядно шлялся.
Алко-хаджем по барам браживал,
сизым облаком в клубах являлся.
От пурги и от йоги ёжился.
Раздавал трандюлей бесплатно.
На чужом горбу не кукожился
да и свой пропил безвозвратно.
Доводилось расход приходовать,
обезличивать тити-мити.
Если весь архив обнародовать,
содрогнётся Чернигов-сити.
В городке с радиацией аховой
собирали мы пепел фениксов
с обаяшкою Дашкой Малаховой,
сомельяшкой английских пенисов.
В городке с радиацией аховой
из руин воскрешали павших
мы с сисястой Аришкой Маховой,
аниматоршей возбухавших.
Колесил по шальным околицам,
где загажено напрочь чисто,
где дублёный асфальт не мозолится
пешим шарканьем некро-туристов.
Побродил родными пенатами,
повидал я кругом такого,
что мне не о чем с вами, пернатыми,
лить в порожнее из пустого.
И с такими, как я, вездеходами
пил за нас, за небезуродов.
И подземными переходами
тихо шествовал крестным ходом.
Раз в Литве, у местечка Салакас,
проводил мастер-класс по у-шу
тайной школы «сикося-накось».
А к чему я всё это пишу —
а к тому, что пора настала
и сегодня назначен в гости
там, где раньше нога не ступала,
загулявшая в творческом росте.
Это дом, где в морозы злые
не шатаются шатуны.
Если ходят сюда чужие,
то всегда под себя, в штаны.
Чем приветит начальник стражи,
не прозреть мне без понта всуе.
Ни прознать, ни представить даже
интуиция не рискует.
Понадеясь, как встарь, на чудо,
я войду, сторонясь зеркал.
Пусть глазеют углы отовсюду
и по-детски претит овал.
Пусть у стен прорастают уши
и рентгеновые глаза
облучают нам злобой души.
Будь, что будет. Я всё сказал.
Здесь в поле вечность,
а в городе спешка, забав пустых беспечность,
здесь в лесу вечность,
а в городе нужда цепочкой бесконечной,
здесь в реке вечность,
а в городе корзина дум, как млечный,
скелетов тьма и просят лето,
обретая глубину земли – конечность
Спешу проспектом, как скелет,
что нынче вырвался из шкафа.
И под кустом мне места нет,
и за углом не минуть штрафа.
Везде полиция, народ,
пестрят беспечные туристы.
А мочевой пузырь зовёт
в поля, где озимь колосиста.
А он зовёт меня в леса,
где всё зверьё, меньшие братья,
нет, не возвысят голоса,
коль