Лоренс Серенак. Комиссариат Вернона.
Она протянула ему тонкую руку:
– Стефани Дюпен. Единственная учительница единственного класса деревенской школы.
Глаза у нее смеялись.
Она была очень красивая. Не просто красивая. Пастельного тона глаза переливались оттенками синего и лилового – в зависимости от освещения. Бледно-розовые, словно запачканные мелом, губы. Легкий сарафан открывал почти алебастровой белизны плечи. Не кожа, а фарфор. Длинные светло-каштановые волосы забраны в растрепанный пучок.
Ожившая мечта.
Да, у Жерома Морваля точно был изысканный вкус, и не только художественный.
– Заходите! Прошу вас.
В школе было тепло, но не жарко – не то что на улице. Оказавшись в небольшой классной комнате и осмотрев два десятка парт и стульев, Лоренс почувствовал себя уютно, но в то же время немного неловко, как захватчик, вторгшийся на чужую территорию. На стенах висели огромные карты. Франция, Европа, мир. Красивые карты – судя по всему, старинные. Взгляд инспектора задержался на объявлении над учительским столом.
КОНКУРС ЮНЫХ ХУДОЖНИКОВ
INTERNATIONAL YOUNG PAINTERS CHALLENGE[2]
Фонд Робинсона
Бруклинская школа искусств и Академия изящных искусств Пенсильвании (Филадельфия)
Отличный повод начать беседу.
– Ваши ученики участвуют?
Глаза Стефани заблестели.
– Конечно! Каждый год. У нас это почти традиция. Теодор Робинсон был одним из первых американских художников, приехавших в Живерни одновременно с Клодом Моне. Самый преданный постоялец гостиницы «Боди»! Потом он стал профессором искусствоведения в США. По-моему, детям из Живерни сам бог велел участвовать в конкурсе, который устраивает его фонд, разве нет?
Серенак кивнул.
– А какие награды получают победители этого конкурса?
– Несколько тысяч долларов. Но главное – многонедельную стажировку в одной из известных художественных школ. В Нью-Йорке, Токио или Санкт-Петербурге. Города каждый год меняются.
– Недурно… А кому-нибудь из местной детворы уже удавалось победить в конкурсе?
Стефани Дюпен заразительно рассмеялась и дружески хлопнула Лоренса Серенака по плечу.
Он вздрогнул.
– Да что вы! Участвуют тысячи школ со всего мира! Но пробовать все равно надо, верно? А вы знаете, в этой школе когда-то учились сыновья Клода Моне. Мишель и Жан.
– Зато Теодор Робинсон, насколько мне известно, больше никогда не возвращался в Нормандию.
Стефани Дюпен удивленно посмотрела на инспектора. В ее широко распахнутых глазах ему почудилось нечто вроде восхищения.
– Неужели в полицейской школе преподают историю искусств?
– Нет, не преподают. Но разве полицейским запрещено любить живопись?
Она покраснела.
– Один – ноль, инспектор.
Ее фарфоровые скулы окрасились нежно-розовым, напомнив лепестки полевого цветка. Заметнее проступили веснушки. Полыхнул лиловым