не обнаруживается.
– Кладовки я не нашла! – только и могу выговорить я, ожидавшей меня на улице Лизе, и приваливаюсь к косяку двери. – два раза всю лестницу прошла. Ничего.
– Вот же…!!! – И дальше следуют, не скажу ненормативные, скорее простонародные, крепкие выражения, которых во множестве знает Елизавета и неожиданно хорошо понимаю я. Они даже оказывают на меня тонизирующее воздействие.
– Не ругайся! – я вдруг легко перехожу на «ты», – Клад, я уверена, существует. Просто надо подумать. – и прибавляю аргумент для простого человека совершенно неотразимый: «Про это даже в газете писали!»
– Ну так думай, если есть чем! – сердито отвечает Лиза, – Только недолго, комендантский час скоро.
– Надо посмотреть со двора. Может, чулан устроен на черной лестнице, подальше от лишних глаз? – предполагаю я.
– Вместе пойдем, чего мне тут перед домом торчать? – решает Лизавета.
Кладовка и впрямь отыскивается на черной лестнице, что выходит во двор. Низкую дверь черного входа сильно прибило снегом, а это значит, что ею мало пользуются.
Небольшой дворницкий закуток обнаруживается на третьем этаже. Он отделен от лестничной площадки дощатой дверью, запертой на деревянную палку, воткнутую в ржавую петлю для навесного замка. В закутке-чулане тесно от ящиков, метел и лопат. Странно, что до ящиков еще никто не добрался и не унес их на дрова. Усевшись на такой ящик, Лизавета начинает налаживать фонарь – коптилку, а я выкидываю из дворницкой на лестницу лишний инвентарь и помятое ведро с мерзлыми грязными тряпками.
– Одну-то метелку оставь – мусор с пола сгрести! – говорит мне она, примеряясь ломом, откуда лучше начинать работу. Мы в четыре руки, поддев ломиком, довольно быстро разламываем деревянные половицы, под которыми обнажаются балки перекрытий и засыпка. Но дальше дело идет хуже. Елизавета, более привычная к такой работе, отнимает у меня лом. Громкие звуки ее ударов о перекрытия гулко раздаются по всему дому, и я боюсь, что они могут привлечь внимание.
– Хоть бы воздушный налет! – глупо думаю я, – Тогда, может, никто не услышит. И тут лом Лизаветы чуть не целиком проваливается в открывшуюся под полом дыру.
10. «Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то дыра – это нора»
Я едва успевая перехватить тяжелое орудие, но не могу удержать, падающую на меня, Елизавету. Мы обе, пыхтя, лежим на мусоре у развороченной в полу дыры. Я, вцепившись в лом, а Елизавета в меня.
– Маринка! Живая? – спрашивает она. Я киваю.
– Тогда потихоньку отползаем. – говорит она. – И железяку эту проклятущую тащи, еще пригодится. Под нами прогибаются и пугающе трещат доски пола.
В дрожащем свете коптилки трудно разглядеть, что там внизу, но я все равно решаю туда спрыгнуть.
– Ты как? Не боишься? Кто его знает, что там. Еще ноги переломаешь!
Знаешь, ты