становилось все проще и проще с ним общаться, внутренние барьеры трещали и рушились: чем дольше они находились рядом, тем ближе становились; ничего в нем ее не смущало и не отталкивало. Внезапно она поймала на себе его пристально-кошачий взгляд, не имеющий ничего общего с темой разговора, взгляд этот относился отнюдь не к крышам, будто спрашивающий, мол, кто ты, чего хочешь, что думаешь, и по пути ли нам. Мгновение – и все как раньше.
– Тебе никогда не говорили, что ты похож на кота?
– Черного, надеюсь?
– Именно. На черного кота.
– Буду иметь в виду.
– Однако, наверное, нужно идти. Холодно уже и дома еще дела всякие.
– Да, пора.
Они спустились и двинулись к метро. Идти после отдыха стало в тысячу раз тяжелее и больнее, но она проводила его до метро, попрощалась и отправилась домой. Каждый шаг давался жгучей болью, больше всего хотелось снять ботинки и остаться тут, на скамейке около ближайшей детской площадки. Мозг, разрывавшийся между жалобами на пожар в ногах и ощущением ирреальности происходящего, начинал трещать.
Федор ехал домой в подземке и смотрел в свое отражение. Длинный горбато-выразительный нос, как у Кощея, брови вразлет, с гневно-встревоженным переломом у внешнего края, полуприщуренные золотые глаза, косой пробор, завязанный под затылком хвост, спускающийся до низа лопаток, только черная одежда. «Черный кот», – думал он, усмехаясь. – «А ведь и правда».
Оказавшись дома, Кира доковыляла до ванны, обработала перекисью уже успевшие лопнуть мозоли и, упав на диван, мгновенно уснула. На следующее утро казалось, что прошлый день приснился, и только содранные во сне о простыни болячки на месте вчерашних мозолей убедительно доказывали обратное.
Глава 10
Голуби
Подобные прогулки по городу вскоре стали для Федора и Киры традиционными. Маршруты постепенно расширялись, genius loci5 уводил их узкими коридорами петроградской стороны, забавляя названиями улиц: Подковырова, Бармалеева, Плуталова, Подрезова, – разматывал Ариаднову нить по блоковской Коломне, дирижируя ритмом шагов в такт однообразной ограде канала Грибоедова, закручивал маршрут, теряясь в окрестностях Суворовского проспекта.
Однажды на Петроградке они наткнулись на здание девятнадцатого века с табличкой советского времени, гласящей, что оное является «домом высокой культуры быта и образцового содержания». Под окнами его были с обеих сторон от круглой арки разбиты небольшие газоны, прячущиеся за ажурной оградой. Дверь его, гостеприимно раскрытая, как бы намекала, что всяк идущий мимо может приобщиться, в меру своих возможностей, к той самой высокой культуре быта. Они сами не заметили, как оказались на последнем этаже, рядом с лестницей на чердак.
– Вот это удача. Полезли? – Кира уже занесла ногу на нижнюю ступень.
– Давай я первый заберусь, мало ли дверь тяжелая.
Она пропустила его вперед и отошла к перилам,